Валентин курбатовбатюшки мои. Непридуманные рассказы батюшки валентина Рассказы батюшек читать онлайн
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Шрифт:
100% +
Светозарные гости. Рассказы священников
Составитель Владимир Зоберн
Чудо не противоречит законам природы, а только нашим о них представлениям.
Блаженный Августин
Бесноватая
В ера, прихожанка нашего храма, угрюмая, сварливая женщина, громко кричала на детишек соседа. Я не стал при всех стыдить ее, и отложил разговор на завтра.
В ту же ночь ее муж постучал ко мне в дверь. Он сказал, что жене очень плохо, и позвал меня к ней. Я пошел к ним с требником и епитрахилью. Там собралась толпа народа, а бесноватая в одной рубашке, с растрепанными волосами сидела на печи, зверски смотрела на меня и стала плеваться, потом горько заплакала, приговаривая:
– Головушка моя бедная, зачем он пришел?
Четверо сильных мужчин едва стащили ее с печи и подвели ко мне. Вера же по-всякому ругала меня, пыталась вырваться и броситься на меня. Несмотря на это, я, накрыв ее епитрахилью, стал читать молитвы об изгнании злых духов и на каждой молитве спрашивал:
– Выйдешь ли ты?
– Нет, не выйду, – был ответ, – мне тут хорошо!
– Побойся Бога, выйди!
Но бес не оставлял страдалицу. Наконец мне надо было идти к утрене, и я велел отнести ее в храм. Когда собрался народ, я велел всем встать на колени и молиться Богу об избавлении Веры от беса, а сам опять стал читать молитвы и Евангелие. Тогда бес голосом Веры громко закричал:
– Ох, тошно, тошно мне!
Вера заплакала, приговаривая:
– Боюсь, боюсь, боюсь! Тошно, тошно мне, выйду, выйду, не мучь меня!
Все это время я не переставал читать. Потом Вера зарыдала и упала в обморок. Так прошло с четверть часа. Я окропил ее святой водой, и она пришла в себя, потом дал ей попить воды, и она смогла перекреститься, встала и попросила отслужить благодарственный молебен. Теперь Вера здорова.
Рассказ странника
Однажды ко мне на ночлег попросился старичок-странник:
– Батюшка, я ходил в Киев помолиться святым угодникам Божиим. Прими меня на одну ночь, ради Христа!
Я не смог ему отказать и пригласил в дом. Странник поблагодарил, снял котомку и устало сел около печки. После горячего чая он повеселел, и мы разговорились.
– Вот уже десять лет, как я похоронил жену, – рассказывал он, – детей у меня нет, и все эти годы паломничаю по разным святым местам: был в Иерусалиме, в Троице-Сергиевой Лавре, на Святой Горе Афон, а теперь возвращаюсь из Киева. Да, батюшка, мне только и осталось ходить по обителям. Родных у меня нет, работать уже не в силах.
– Но, друг мой, – сказал я ему, – что бы ходить по святым местам, нужны деньги, прокормить себя в дороге, сколько других расходов…
У церкви. 1867 г. Худ. Илларион Прянишников
– Бог не без милости, а мир не без добрых людей. Господь велел, и люди принимают нас, странников. Вот и вы не отринули меня, грешного.
Наша беседа затянулась далеко за пол ночь. Утром я служил литургию, и позвал его с собой в храм. После службы он пообедал у меня и стал собираться в путь. Когда он брал у меня благословение, я заметил у него на руке следы от затянувшихся ран.
– Что это такое? – спросил я.
– Батюшка, я долго болел, не знал, как вылечиться, но Господь исцелил меня по молитвам Своих угодников.
Эта болезнь и заставила меня, грешного, ходить по святым местам, потому что я тог да забыл Господа Бога и предался миру и его искушениям.
Лет десять тому назад у меня умерла жена. На сороковой день я собрался помянуть покойницу. Накануне сходил на базар в сосед нее село, закупил все необходимое для поминок. В сороковой день попросил священника отслужить литургию за упокой новопреставленной и собрал народ на поминки.
Утром, как ни старался, не мог подняться с постели, не было сил. Меня осмотрел доктор, но его лечение не помогло, я пролежал неделю без движения, и тут, наконец, вспомнил про Господа! Приглашенный мной священник от служил молебен Пресвятой Богородице, Заступнице нашей, и святителю Николаю.
После молебна к нам домой попросился на ночлег один старец-странник. Когда он увидел меня, то сказал:
– Видно, за грехи наказал тебя Господь. Но Он милостив, молись Ему! У меня есть масло от мощей киевских святых, помажь им больные места.
Около полуночи, когда все спали, я разбудил своего племянника и попросил помазать мне маслицем больные места. Он выполнил мою просьбу, и вскоре я заснул. Утром мне сказали, что странник недавно ушел. Я велел племяннику догнать его и спросить, нет ли у него еще масла от киевских святынь. Старец не вернулся, но передал:
– Если Господь поднимет его с постели, то пусть сходит в Киев, там получит полное исцеление.
На следующий день я опять помазал освященным маслицем больные места и смог уже вставать и понемногу ходить, а через три дня был совершенно здоров. «Слава Тебе, Господи, – подумал я, – завтра позову священника, он отслужит молебен, а весной, Бог даст, пойду в Киев помолиться святым угодникам и поблагодарить их за исцеление!»
Но Господь все устроил по-другому. Этой же ночью мне опять стало плохо. Тогда я понял, что нельзя откладывать паломничество до весны. Нет, как только поправлюсь, сразу же пойду! И милосердный Господь благо словил мое сердечное желание.
Прошло два дня, и я выздоровел. Собрав кое-что в дорогу, я простился с родными, взял посох и пошел с надеждой на Господа Бога. По пути в Киев заходил в Воронеж и Задонск, наконец, к ноябрю дошел до Киева.
Ах, батюшка, как там хорошо! Сколько там почивает мощей святителей, праведных, преподобных! Сердце радуется, душа так и хочет улететь в горний мир. Прожил там не дели две – и, слава Богу, от моей болезни остались только следы.
Три года тому назад умер мой племянник. Я продал свой дом и теперь странствую по святым местам.
Это случилось на пятой неделе Великого поста. В сельском храме готовились к великому празднику Воскресения Христова. Прихожанку храма, благочестивую старушку, попросили почистить церковную утварь и образа. После литургии батюшка вместе со старостой принесли к ней домой икону святой великомученицы Параскевы в серебряной ризе, которая сильно потемнела от времени.
На следующий день мужики вышли из храма и стали возмущаться:
– Как батюшка посмел вынести икону из церкви, не спросив об этом у прихожан?!
Решили организовать собрание общины и пригласить туда батюшку. Когда он пришел и выслушал обвинения, то попытался их убедить, что старушка надежная, что она подготовит икону к великому празднику Пасхи, и завтра он сам привезет образ. Слова священника не успокоили прихожан, они стали кричать, что икона пропадет, что в церковь привезут другую, уже не в серебряной ризе, что батюшка скорее всего подкупил старуху… Словом, надо было срочно привезти икону, чтобы успокоить толпу.
Святая Великомученица Параскева. Икона конца XIX в.
Приказав заложить сани, священник с церковным старостой поехали к старушке. По дороге они проезжали мимо соседней деревни. Ее жители уже слышали о мнимой краже иконы, и не было избы, из которой не сыпались бы на бедные головы священника и старосты самые обидные и непристойные ругательства.
Приняв от старушки вычищенный образ и вернувшись в село, священник потребовал у сторожа ключ от церкви, чтобы поставить икону на место. Но тот ответил, что ключ у него отобрали селяне. В это время к ним подошли вооруженные дубинами мужики. Они дерзко сказали батюшке:
– Мы караульные, в храм тебя не пустим! Завтра днем посмотрим на икону! Если та самая, то хорошо, а если другая, мы с тобой разделаемся!
Сколько ни убеждал их священник, но вынужден был отнести икону к себе домой и ждать следующего дня. Лишь только он успел затеплить лампаду перед святым образом, как к нему постучал мужик и позвал его к умирающей старухе. Для того чтобы батюшка мог взять Святые Дары, караульные открыли церковь и проводили его до алтаря и обратно.
На следующий день, на рассвете, сельский староста вновь пришел к священнику, объявив, что прихожане собрались и требуют его к себе. На этот раз толпа не давала батюшке сказать ни слова. Больше всех кричал один старик, отец сельского старосты.
Священник обратился к нему:
– Побойся Бога! Зачем ты, старый чело век, внушаешь молодежи такие мысли? Ведь грешно, одумайся! Тебе надо их вразумить, а ты кричишь громче всех! Бог может наказать тебя за это!
Но старик продолжал обвинять батюшку в воровстве и вдруг упал на землю, разбитый параличом. Все затихли.
– Его наказал Господь, пойдемте скорее за иконой, помолимся святой Параскеве! – пронеслось в толпе.
Долгое время старик был без сознания. А притихшие прихожане служили молебны о его здравии и просили Господа о прощении…
Разбойник вразумил
В небольшом селе, расположенном на берегу живописной реки, праздновали день Пресвятой Троицы. Из калитки вышел опрятно одетый старичок, белый как лунь, с ласковым лицом и добрыми улыбающимися глазами. Подростки, увидев его, с радостными криками побежали к нему:
– Здравствуй, дедушка Егор! Расскажи что-нибудь, расскажи!
Этот старик был отставным унтер-офицером, человеком начитанным, благочестивым и немало видевшим на своем веку. Присев на завалинку, дедушка Егор подождал, пока все рас положились рядом, и начал свой рассказ.
– Уж более 40 лет прошло с тех пор, как мне стал особенно памятным праздник Святой Троицы. Мне тогда было лет 25, я еще не вступил в полк, и работал приказчиком. Мой товарищ, тоже приказчик, Петр Иванович, был сыном купца, в десять лет остался круглым сиротой и жил у своей тетки, помещицы, женщины кроткой и благочестивой. Петр Иванович был тихим, скромным, и мог отдать нищему последнюю копейку.
Но человек не без греха, и Петр Иванович тоже имел свои странности. Он почему-то не любил ходить в церковь. Я говорил ему:
– Петр, почему ты в церковь редко ходишь? Хоть бы к обедне сходил!
Он улыбнется, бывало, и скажет:
– Все равно, где молиться: дома или в церкви, Бог-то один! Так что я могу и дома помолиться!
Однажды накануне праздника святых апостолов Петра и Павла он пошел в поле. Солнце тихо садилось за лесом, вечер был чудесный, ничто не предвещало ненастья. Когда Петр Иванович подошел к полю, погода резко изменилась: подул сильный ветер, в небе поя вилась черная грозовая туча. Вскоре хлынул дождь, засверкала молния. Он сошел с гряз ной дороги на траву и остановился. В этот момент сверкнула молния и ударила в землю в двух шагах от него. Если бы Петр Иванович не сошел с дороги, то молния попала бы в него.
В другой раз, на праздник Воздвижения Креста Господня, он вместе со сторожем по шел в лесную сторожку. Петр Иванович по слал сторожа на чердак, а сам ждал его в сенях. Вдруг какая-то сила подтолкнула его в горницу. Как только Петр Иванович вошел и закрыл за собой дверь, в сенях послышался страшный грохот.
Когда он открыл дверь, то не поверил своим глазам: потолок в сенях обвалился. Оказывается, сторож, когда стал слезать с чердака, облокотился на перекладину, поддерживающую потолок. Перекладина была гнилой, она и обрушилась. Петра Ивановича задавило бы, если бы он остался в сенях.
В его жизни были и другие случаи чудесной помощи Божией, но он не вразумлялся и по-прежнему не ходил в храм. Я надеялся только на то, что Сам Господь обратит его на путь истинный и заставит ходить в церковь!
Накануне праздника Пресвятой Троицы Петр Иванович поехал в город, чтобы переложить свои деньги из городского банка в губернский. Он был очень трудолюбивый человек, а деньги копил на черный день. После того, как он взял деньги из банка, Петр Иванович решил отвезти их сначала домой. В городе его стали отговаривать знакомые:
– Куда ты поедешь, ведь завтра большой праздник! Сходил бы ты в церковь, помолился, а завтра после обеда и поехал бы, ведь тебе некуда спешить! А теперь ехать опасно: вечер, да и гроза собирается.
К Троице. 1902 г. Худ. Сергей Коровин
Но Петр Иванович не послушался.
Как только он двинулся в путь, в храме зазвонил колокол ко всенощной. Но он все равно не стал заезжать в храм. Вскоре стал накрапывать дождик, постепенно превратившийся в ливень. Когда Петр Иванович въехал в лес, то подумал: «Уже половину пути проехал, скоро и до дома доберусь!» С этими мыслями он продолжал путь. Вдруг кто-то схватил его лошадь за узду и закричал:
Хотя Петр Иванович был не из робкого десятка, он сильно испугался. На него набросились несколько человек, ударили по голове и стащили с телеги…
Когда он очнулся, увидел, что уже наступило утро. Он лежал на земле, раздетый, лошади рядом не было. От слабости Петр Иванович не мог даже пошевелиться. Тогда он обратился к Богу с молитвой:
– Господи! Я очень грешен перед Тобой, я не ходил в Твой храм! Прости меня, помоги мне, не дай мне умереть без покаяния! Обещаю, что буду ходить в церковь!
После этого он потерял сознание, а очнулся уже у меня в доме. Случилось это так. В тот день после литургии я должен был ехать в город по делам. Когда я проезжал по лесу, услышал чьи-то стоны. Вижу – кто-то лежит. Я перекрестился, слез с телеги и по дошел поближе. Как же я удивился, увидев перед собой Петра Ивановича! Он, бедный, был весь в крови и без сознания. Я кое-как взвалил его на телегу и привез к себе домой.
Через день он пришел в себя.
Болел Петр Иванович полгода. Хозяин его уволил, и он остался без куска хлеба. Во время болезни он ни разу не возроптал на Господа Бога, все время молился и говорил:
– Я этого достоин. Слава Тебе, Господи!
Когда ему стало лучше, он решил искать себе работу, но я его не пустил:
– Куда ты пойдешь? Ты еще не совсем здоров. Слава Богу, кое-какая есть, нам с тобой хватит, прокормимся. А то у меня родные умерли, теперь и ты уйдешь. Ни за что не пущу!
Так и остался Петр Иванович у меня жить. Он стал часто ходить в церковь, много молился, за все благодарил Господа.
Незаметно прошел год, опять наступил праздник Пресвятой Троицы. В этот день Петр Иванович долго на коленях молился в храме. Когда он пришел домой, я спросил:
– О чем ты так усердно молился?
– Я просил, чтобы Господь пристроил меня куда-нибудь. Не могу же я даром есть твой хлеб! – И заплакал.
А я сказал:
– Да что ты, Бог с тобой! Кто тебя попрекает хлебом? Бог милостив, не оставит.
Только я произнес эти слова, как принес ли бандероль и письмо на имя Петра Ивановича. Что такое, думаю, ведь он никогда не получал писем.
А он мне говорит:
– Это тебе, наверное, прислали, а по ошибке мое имя написали.
Я взял письмо, стал читать и не поверил своим глазам. Это письмо прислал тот, кто ограбил Петра Ивановича под Троицын день и по чьей вине он остался без куска хлеба! Вы, может быть, спросите, кто был этот человек? Этого я не знаю, он ничего о себе не сообщил.
Этот недобрый человек писал, что хотел украденные деньги припрятать на черный день. Но совесть не давала ему покоя, с каждым днем ему становилось все тяжелее. На конец он решил вернуть деньги.
Я молча протянул письмо Петру Ивановичу. Прочитав его, он заплакал, опустился на колени перед образом Спасителя и стал молиться.
И я тоже не мог сдержать слез.
Раскаяние раскольника
Вот что рассказал мне крестьянин, прихожанин нашего храма:
– Я, батюшка, в молодости был в рас коле вместе со своей семьей. Но милосердный Господь, Который не хочет смерти грешника, вразумил меня, окаянного.
Мой отец завещал отвезти его тело после смерти в деревню Лисенки, где была секта беспоповцев. И там после отпевания раскольническим попом, то есть старой девой, похоронить его в лесу, где обычно хоронят раскольников.
Когда отец умер, я, выполняя отцовское завещание, повез его тело в Лисенки. Тогда мы, раскольники, боялись православных, если бы они узнали о захоронении в лесу, то должны были сообщить об этом властям, к нам приехал бы полицейский, а там следствие… Поэтому я поехал глухой ночью. До Лисенок надо было ехать лесом. Поездка с мертвецом, ночь, крик сов – все это привело меня в сильное уныние. Но я продол жал ехать, думая, что делаю доброе, святое дело – исполняю завет отца. Но тут-то и случилась страшная история. Наверное, Господь сжалился над Своим погибающим созданием, захотел меня, окаянного, вернуть в лоно Матери – Святой Православной Церкви, от которой отошел мой отец и меня увлек на погибель.
Проехав половину пути, я случайно обернулся и увидел, что мой покойный батюшка лежит на дороге! «Что за чудо, – подумал я. – Телега ехала тихо. Я услышал, если бы тело упало на дорогу!» Тем не менее, тело покойного лежало на земле, а пустой гроб стоял, накрытый крышкой!
Будто невидимая сила выхватила тело моего несчастного отца, умершего без церковного покаяния, и повергла его на землю. У меня даже волосы на голове зашевелились и прошиб озноб. Даже сейчас мне страшно вспоминать об этом… Я положил тело в гроб, а крышку привязал веревкой. И что же? Через некоторое время тело опять было на земле! Так повторялось три раза.
И враг-то, батюшка, помрачил меня, окаянного! Мне надо было вернуться назад, а я все ехал, как одержимый, вперед, боясь, что надо мной будут смеяться мои же собратья-раскольники.
Раскольница на кладбище. Русский Север.
Фото начала XX в.
Не помню, как я доехал до Лисенок, потом похоронил отца, по обычаю раскольников, в лесной глуши.
Этот страшный случай так на меня подействовал, что я вскоре оставил раскол и при соединился к Православной Церкви, а вместе со мной в Православие перешло и мое семейство.
С тех пор, батюшка, опротивели мне раскольники, я избегаю бесед с ними, как смертоносной заразы. Так вразумил меня Господь.
Скованный цепями
Недавно я услышал поразительный рас сказ. В одном приходе после смерти настоятеля его место занял новый батюшка. Через несколько дней он тоже отошел ко Господу. Его место занял другой священник. Но с ним случилось то же самое – он вскоре умер! Таким образом, приход в течение месяца лишился двух новых священников.
Духовное начальство нашло нового кандидата на освободившееся место, им оказался молодой священник. Его первая служба в храме приходилась на праздничный день.
Войдя в алтарь, батюшка неожиданно увидел недалеко от святого престола незнакомого священника, в полном облачении, но скованного по рукам и ногам тяжелыми железными цепями. Недоумевая, что все это значит, батюшка, однако, не потерял присутствия духа. Помня, зачем пришел в храм, он начал обычное священнодействие с проскомидии, а после прочтения третьего и шестого часов совершил всю Божественную литургию, не обращая внимания на постороннего священника, который после окончания службы стал невидим.
Портрет священника. 1848 г. Худ. Алексей Корзухин
Тогда иерей понял, что тот скованный священник пришел из загробного мира. Но что это значило, и почему он стоял именно в алтаре, а не в другом месте, этого он не мог понять. Незнакомый узник во время службы не произнес ни одного слова, только поднимал скованные цепями руки, указывая на одно место в алтаре, недалеко от престола.
То же самое повторилось и на следующей службе. Новый батюшка взглянул на то место, куда указывал призрак. Присмотревшись, он заметил лежавший на полу, около стены, небольшой ветхий мешок. Он поднял его, развязал и нашел там множество записок о здравии и об упокоении, какие обычно подают священнику для поминовения на проскомидии.
Тут иерей понял, что эти записки остались непрочитанными умершим настоятелем храма, который явился к нему из загробного мира. Тогда он помянул на проскомидии имена всех, кто был в тех записках. И тут же увидел, как помог умершему священнику. Едва он закончил чтение этих записок, как тяжелые железные цепи, которыми был скован загробный узник, с лязгом рухнули на землю.
А бывший настоятель подошел к батюшке, не говоря ни слова, упал перед ним на колени и поклонился. После этого он снова стал невидим.
Служба Отечеству
Как-то меня пригласили на освящение квартиры одного чиновника. Быстро одевшись, я вышел на улицу, где меня поджидал слуга этого господина, крепкий солдат. Пока мы шли, я спросил его, давно ли он на службе?
– Я уже, батюшка, второй год в отставке.
– А сколько лет ты служил?
– Двадцать пять.
Я удивился. Он был так моложав, что ему нельзя было дать больше тридцати лет.
– Наверное, служба-то была легкой, без особых трудов?
– Не знаю, что сказать на это, батюшка. Может ли у солдата быть легкая служба? На труд солдат и присягает! Вот я, например, прослужил двадцать пять лет – и все на Кавказе. Сколько за это время мне пришлось вы терпеть! Да, сколько я прошагал, вернее, по ползал, по горам Кавказа! И в Дагестане был, и в Чечне, да мало ли! К первым кавказским удальцам, может быть, и не принадлежал, но и не отставал от них.
– Это, батюшка, из-за особенной ко мне милости Божией. Поэтому, думаю, и на военную службу попал.
– Да разве ты смотришь на военную службу, как на особенную милость Божию к человеку? – удивленно спросил я.
– Конечно, батюшка!
– Почему?
– А потому, что из-за военной службы я и свет Божий вижу, и счастлив в семейной жизни.
– Как же это? – спросил я.
– Я родился в селе, – начал он. – Мой отец был крестьянином, из трех его сыновей я самый старший. На шестнадцатом году моей жизни Господу было угодно испытать меня: я стал терять зрение. Так как я был помощником отца, моя болезнь сильно его печалила. Несмотря на свою бедность, он отдавал на мое лечение последнюю трудовую копейку, но ни домашние средства, ни лекарства не помогали.
Обращались мы с молитвой и к Господу, и к Матери Божией, и к святым угодникам, но и здесь не сподобились милости. Через какое-то время моя болезнь усилилась, и наконец, я полностью ослеп. Это случилось ровно через два года с начала моей болезни. Совершенно потеряв зрение, я стал ходить ощупью и часто спотыкался. Тяжело мне было тогда, передо мной была постоянная, нескончаемая ночь. Не легче было и моим дорогим родителям.
Голова крестящегося солдата. 1897 г.
Худ. Василий Суриков
Однажды, когда я был в доме один, вошел отец. Положив руку мне на плечо, он сел рядом и задумался. Долго длилось его молчание. Наконец я не выдержал.
– Батюшка, – сказал я, – ты все горюешь обо мне? Зачем? Я ослеп, потому что так угодно Богу. Что же, батюшка, ты хотел мне сказать, – спросил я его, – скажи откровенно!
– Эх, Андрюша, разве я могу сказать тебе что-то радостное? Думаю, что тебе надо идти к слепым и учиться у них просить подаяние Христа ради. Хоть чем-нибудь тогда поможешь нам, да и сам не будешь голодать!
И тогда я понял всю тяжесть моего положения и крайнюю бедность, из-за которой страдал мой отец. Вместо ответа я заплакал.
Батюшка, как умел, стал утешать меня.
– Не ты, – сказал он, – первый, и не ты последний, Андрюша, дитятко мое! Наверное, так угодно Богу, чтобы слепые кормились Его именем. И просят-то они во имя Божие…
– Правда-то правда, – в волнении за метил я, – слепые просят подаяние во имя Божие, но многие ли из них живут по-христиански? Батюшка, я и сам думал об этом, зная вашу нужду, но никак не мог переломить себя! Лучше я день и ночь буду работать, жернова передвигать и голодом себя морить, но не пойду по окошкам, не стану таскаться по базарам и ярмаркам!
После такого решительного отказа мой отец больше не настаивал и не напоминал мне о подаянии.
В начале октября батюшка пришел с улицы и, обратившись к матери, со вздохом сказал:
– Много у нас будет слез на селе.
– Почему? – спросила мать.
– Да объявили набор в армию.
– Большой?
– Да не малый!
Потом батюшка внезапно спросил меня:
– А что, Андрюша, если бы Бог вернул тебе зрение, пошел бы ты в солдаты? Стал бы служить за братьев?
– С величайшей радостью! – ответил я. – Лучше служить государю и Отечеству, чем с сумой ходить и даром есть чужой хлеб. Если бы Господь вернул мне зрение, я ушел бы в этот же набор!
– Если бы Господь умилосердился на твое обещание, я бы с радостью благословил тебя!
На этом вечер и закончился. Утром я встал рано, умылся и, позабыв о вчерашнем раз говоре, стал молиться. И, о радость! Я вдруг стал видеть!
– Батюшка, матушка! – закричал я. – Молитесь вместе со мной! Встаньте на колени перед Господом! Кажется, Он сжалился надо мной!
Отец и мать бросились на колени перед образами:
– Господи, помилуй! Господи, спаси!
Через неделю я был совершенно здоров, а в начале ноября уже стал солдатом. Прошло двадцать пять лет моей службы, и у меня ни разу не болели глаза. А где я только ни бы вал, под какими ветрами, в каких сырых местах, какой переносил зной! Сейчас я женат, в отставке, и могу честным трудом кормить свою семью.
После этого, батюшка, я смотрю на военную службу, как на милость Божию ко мне! Видно, батюшка, служба православному го сударю приятна Господу!
Мои жж-шные френды, словно сговорившись, пишут различного рода обвинительные посты в адрес РПЦ. И на фоне всего этого вспомнилось мне, как брала я однажды интервью у одного из наших православных батюшек.
Дело было под Рождество. Это был первый номер газеты, который выходил в Новом году и наполнять его, из-за дурацких десятидневных каникул для всей страны было совершенно нечем - люди празднуют, пресс-службы в отпуске, никаких судьбоносных решений не принимается… Вот мы и решили к Рождеству порадовать православных товарищей откровениями от священника. Храмов у нас в городе три. Решено было «отловить» для интервью одного из настоятелей. Я, правдами и неправдами, добыла номер сотового одного из них и договорилась о встрече в воскресенье. «Я там как раз обряд крещения проведу, а потом с вами поговорю», - пропыхтел в трубку батюшка.
Как я добиралась до этого храма - история отдельная. Он начинал «работать» ещё в советские времена, вёл полуподпольное существование, а потому переоборудован из обычного частного дома и находится в *** города, на улице с красивым названием, призванным увековечить на карте Комсомольска поэта Лермонтова.
В общем, порядком замёрзнув, я таки дошла до церквушки. Как и было обещано, там шёл обряд. Перед священником, наряженным во что-то торжественно-золотистое (не разбираюсь я в фасонах церковной одежды), стояли человек шесть, а он читал им проповедь. По-моему, внимательно слушала лишь одна женщина в летах, остальные откровенно скучали, а девочка лет пяти так и вовсе передразнивала батюшку, прыгала вокруг мамы и вертелась волчком. Всё это продолжалось довольно таки долго, так что, я немного отвлеклась, рассматривая роспись стен и купола. Из состояния некоторой загипнотизированности меня вывели слова, произнесённые истеричным женским голоском. Мамаша той самой вертлявой девочки, едва ли не держа священника за грудки, вопрошала:
– Батюшка, а мой крест где?
Тот же, благодушно отвечал, что крест найдётся, вот только таинство завершим, но барышня не отставала. В итоге, доведя церемонию до конца, настоятель был вынужден вступить в объяснения с ней и её решительно настроенной матерью, а я, наконец, поняла, в чём дело.
Перед тем, как принять крещение, все, желающие пройти таинство, сдали батюшке заранее заготовленные крестики, которые он должен был принести потом в храм на специальном подносе. У остального народа они были скромненькие - серебряные, а у истеричной барышни - «золотой на 6 граммов», как она сама вещала, плюс цепочка. В итоге, все кресты добрались в целости и сохранности, а именно этот потерялся куда-то. И вот теперь дамочка и её мать требовали найти пропажу, да ещё и чуть ли не в открытую обвиняли батюшку в воровстве и грозились вызвать милицию.
Тот аж посерел. Извинился передо мной, позвал всех, кто служит в храме и срочно велел искать злосчастное золотишко. Две дамы (одна из которых, заметьте, за 10 минут до этого была крещена тем самым священником) тем временем громко обсуждали, что никому нынче верить нельзя, раз уже и в церкви воруют. Мой батюшка становился всё бледнее и бледнее, но в разговор не вмешивался. Тут в храм вбежала одна из женщин:
– Нашли, батюшка, нашли! Николка-уборщик у тропинки в снегу заметил, как цепочка блестит.
Дрожащими руками священник принял крестик и надел его на недовольно кривящую губки барышню, которая не преминула подпустить яду:
– Спасибо, конечно, но всё-таки странно, что именно мой дорогой крестик в снегу оказался, а не какая дешёвка…
И так мне, знаете, гадко стало и противно, что захотелось этой девушке врезать. Я сама не могу отнести себя ни к адептам православия, ни к поклонникам любой другой религии, но от такого отношения мерзко становится всегда. Боже мой, девочка, ты только что, если так можно сказать, вошла в веру, и ввёл тебя именно тот, кого ты в краже обвиняешь… Ну, в общем, я еле сдержалась. А у батюшки на лице просто было какое-то смирение. Он поблагодарил Бога, что тот пропажу отыскать помог, да и отпустил скандалистку с миром, а потом, облегчённо вздыхая, уже и со мной поговорил…
У психиатрии непростые отношения с религией. С одной стороны, психиатрии как дисциплине научной пристало на веру ничего не принимать, посему откровения пророков рассматриваются лишь как материал для ознакомления и с целью повышения общеобразовательного уровня. Относительно самих пророков и мессий выдвинуто немало предположений, особенно по части психопатологии. С другой стороны, предмет, являющийся объектом внимания психиатров, сам не поддается измерению и не может быть представлен к столь же тщательному осмотру и анатомированию, что и бренное человеческое тело. Посему на многие вопросы ответ «бог его знает» остается преобладающим.
Сейчас между психиатрией и РПЦ установилось некое подобие негласного перемирия. Психиатры не щурятся пристально на заявления пациентов о том, что они блюдут пост и ходят на литургии, а священники убеждают прихожан из числа наших больных, что Господь одобряет не только горячую, от сердца, молитву, но и регулярный, от участкового психиатра, прием лекарств. Более того, у нас при дневном стационаре открыт храм Святого Пантелеймона.
Мне приходилось общаться с разными священниками, одного даже довелось лечить. Более же всего запомнилась мне беседа с одним батюшкой. Весь облик этого священника можно охарактеризовать словом «породистый»: батюшка высокий, статный, плотно сбитый, крест отклоняется от вертикали на должный солидный градус, борода лопатой, густющая, но главное - взгляд. Такой добрый-добрый. И с лукавой искоркой. И бас. Таким не то что бокалы, чугунки крошить можно! И степенные, экономные движения. Перекрестил - что душу заштопал. Не идет - шествует. Сразу видно, божий человек. Такому на исповеди и не захочешь, а поведаешь, с кем, когда и сколько раз, не считая размеров взятки, данной-взятой намедни.
В нашем разговоре речь зашла о том, какова, с точки зрения церкви вообще и батюшки в частности, причина психических расстройств.
Ну, сын мой, с неврастенией все более-менее понятно. Сие страдание суть наказание души за грех гордыни. Не оценил человек истинного запаса своих душевных сил, возомнил о себе больше, нежели чем на самом деле из себя представляет - вот и растратил лишнего. Вот тебе и страдания, и душа комком за грудиной сжалась, и члены затряслись, и сердечко бьется трепетно, да и от любого звука-блика вздрагивает аки заяц под кустом.
А, положим, обсессивно-фобические явления?
Это, чадо мое, есть одержимость. Демонические мысли.
Брови святого отца чуть сдвинулись, и я почувствовал легкий дискомфорт. На месте демонических мыслей я бы поспешил убраться подальше в геенну огненную, подалее от карающей пудовой десницы.
А истерический невроз, батюшка?
Истерический невроз, равно как и кликушество, суть необузданный разгул страстей низменных, распущенность и отсутствие внутренней сокровенной строгости к себе. Ох, и беда с такими прихожанками! От иной не знаешь, чего и ожидать - то ли лоб расшибет, молитву творя, то ли под рясу к тебе полезет - мол, проникся ли отче ея срамною красотищей, тьфу ты, Господи, прости!
А с ипохондриками что? Что по этому поводу думает святая церковь?
Церковь, сын мой, знает. Это вы, люди светские, думаете, в том удел души вашей незрячей, чтобы к истине на ощупь брести, аки котята слепые, несмышленые. Ипохондрия сиречь сотворение кумира из своего драгоценного здоровья. Помнишь, чадо, слова о том, что тело - храм? Так вот, храм-то храм, но только лишь как хоромы для души, не более. А до кого-то не дошло слово Божье; ну да что ж поделаешь, видать, пока Господь мудростью одаривал, эти охламоны в своей хоромине евроремонт делали. Или унитаз импортный ставили.
Отче, мы с вами все о неврозах толковали. А психозы - это что? С бредом, галлюцинациями…
А вот это, сын мой, от лукавого. С этим биться и нам, и вам. Нам - молитвой и постом, вам - галоперидолом.
То есть одной лишь молитвой - никак? - решил я подначить батюшку. Он взглянул на меня очень терпеливо и понимающе - дескать, иной бы огреб и за меньшее, да что с тебя, материалиста диалектического, возьмешь, окромя анализа кала на гельминты…
Чадо, вот ежели б Богу было угодно чудеса творить направо и налево, да на оленях разъезжать, да каждому подарочек под елку ховать - он бы так и делал. Да только мудрость его превелика, и чует Спаситель - зело велика в народе страсть к халяве. Дай вам поблажку, вы не то что Бога, вы как ходить и хлеб насущный добывать разучитесь, а будете только милостей клянчить да адвокатам жаловаться - мол, тут не по списку благодать снизошла да там вовремя елей с манной небесной недопоставили. Дудки! Только потом и кровью, трудом ежедневным да благодарностью превеликой за хлеб насущный. Аминь.
Я даже перекрестился, чем заслужил степенный наклон головы и одобряющий взгляд. Батюшка ушел, оставив в душе невольное восхищение и белую зависть: бывают же люди!
Николай Павлович Задорнов
Амур-батюшка
КНИГА ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
От сибирских переходцев Егор Кузнецов давно наслышался о вольной сибирской жизни. Всегда, сколько он себя ни помнил, через Урал на Каму выходили бродяжки. Это был народ, измученный долгими скитаниями, оборванный и на вид звероватый, но с мужиками тихий и даже покорный.
В былое время, когда бродяжки были редки, отец Егора в ненастные ночи, случалось, пускал их в избу.
– Ох, Кондрат, Кондрат, – дивились на него соседи, – как ты не боишься? Люди они неведомые, далеко ли до греха…
– Бог милостив, – отвечал всегда Кондрат, – хлеб-соль не попустит согрешить.
Бродяжки рассказывали гостеприимным хозяевам, как в Сибири живут крестьяне, какие там угодья, земли, богатые рыбой реки, сколько зверей водится в дремучих сибирских лесах. Среди бродяг попадались бойкие рассказчики, говорившие как по книгам. Наговаривали они и быль и небылицы, и хорошее и плохое. Все же по рассказам их выходило, что хоть сами они и ушли почему-то из Сибири, но страна там богатая, земли много, а жить на ней некому.
Да и не одни бродяжки толковали о матушке Сибири. Сельцо, где жили Кузнецовы, расположено было на самом берегу Камы, а по ней в те времена шел путь в Сибирь. Егор с детских лет привык жить новостями о Сибири, любил послушать проезжих сибиряков и всегда любопытствовал, что туда везут на баржах или по льду, что оттуда, какова там жизнь, каковы люди. Мысль о том, что хорошо бы когда-нибудь и самому убежать в Сибирь, еще смолоду укоренилась в голове Егора. На то, чтобы уйти с родины, были и у него разные причины. Но до поры желание это было как бы спрятано где-то в потайной кладовой про запас; и лишь когда у Егора случались неудачи или нелады с односельчанами, он извлекал его из тайника и утешался тем, что когда-нибудь оставит здешнюю незадачливую жизнь, соберется с духом, перевалит в Сибирь и станет жить там по-своему, а не как укажут люди.
И женился Егор на свободной сибирячке. Неподалеку от сельца были заводы. Крестьяне ходили туда на работы. Егору тоже доводилось жить на куренях, на углесидных кучах и работать на сплавах. Одну зиму пришлось ему прожить на соседнем заводе. Там встретил он славную, красивую девушку, дочь извежега, присланного на завод с азиатской стороны Урала. Егор и Наталья полюбили друг друга. На другой год Егор уломал отца заслать сватов, и в промежговенье, перед великим постом, свадьбу сыграли.
Между тем за последние годы движение в Сибирь оживилось. Началось это еще до «манифеста», после того как в народе прошел слух, что открыли реку Амур, которая течет богатым краем, что там хорошая земля, зверя и рыбы великое множество, а населения нет и что туда скоро станут вызывать народ-на жительство.
– Сперва-то вызовут охотников, а не сыщется охотников, пошлют невольников, – говорил по этому поводу дед Кондрат.
Старик с годами стал сдавать, хотя мог еще целый день промолотить в мороз без шапки, но уж головой в доме стал Егор.
После «манифеста» в Сибирь повалило множество народу, туда повезли пушки, товары и машины, гнали солдат и арестантов, ехали купцы, попы, чиновники, выкочевывали вольные переселенцы и переселенцы по жребию, скакали курьеры.
Вскоре в народе, как и предсказывал дед, стали выкликать охотников заселять новые земли на Амуре. По деревням ездили чиновники и объясняли крестьянам, что тем, кто пойдет туда, переселенцам, предоставляются льготы. С них снимали все старые недоимки, а на новых местах наделяли землей, кто сколько сможет обработать, обещали не брать налогов и освобождали всех их вместе с детьми от рекрутской повинности.
На старом месте жить Егору становилось тесно и трудно. Жизнь менялась, село разрослось, народу стало больше, а земли не хватало. Торгашество разъедало мужиков. Кабаки вырастали по камским селам, как грибы после дождя. У богатых зимами стояли полные амбары хлеба, а беднота протаптывала в снегах черные тропы, бегая с лукошками по соседям.
Егор не ладил с деревенскими воротилами, забиравшими мало-помалу в свои руки все село. За поперечный нрав богатеи давно собирались постегать его. Однажды в воскресенье у мирской избы шло «ученье»: миром драли крестьян за разные провинности. В те времена так случалось, что ни в чем не повинного человека секли время от времени лозами перед всем народом единственно для того, чтобы и ему было неповадно, чтобы и его уравнять со всем драным и передранным деревенским людом. Обычай этот долго не переводился на Руси.
Егор шел мимо мирской избы. Он был малый крепкий и крутой, но мужики по наущению стариков богатеев к нему все же подступили: им было не в диковину, что ребята и поздоровей его ложились на брюхо и задирали рубаху. Как только один из мужиков, не глядя Егору в глаза, сказал, что велят старики, Кузнецов весь затрясся, лицо его перекосилось. Сжав кулаки, он кинулся на мужиков и крикнул на них так, что они отступились, и уж никто более не трогал его с тех пор.
Кузнецовы, так же как и все жители сельца, были до «манифеста» государственными крестьянами. Помещика они и раньше не знали и жили посвободней крепостных. Егор всегда отличал себя от подневольных помещичьих крестьян и гордился этим. К тому же он был еще молод, дерзок на язык и крепок на руку и при случае мог постоять за себя.
Если бы деревенским воротилам удалось его унизить, отстегать на людях, они, пожалуй, и перестали бы сердиться на него и дали бы ему от общества кой-какие поблажки. Но Егор в обиду себя не давал, и они держали его в строгости. Он многое терпел за свою непокорность.
Егор жил небогато. Да и не мог он разбогатеть на старом месте. Он работал в своем хозяйстве прилежно, но особенного интереса, пристрастия к этой работе не чувствовал. Жадностью и корыстью он не отличался. Жизнь его кругом стесняла, и его силе негде было разгуляться.
– Ты, Егор Кондратьич, с прохладцей живешь, – как-то раз оказал ему сельский учитель.
– Это жизнь какая! – отвечал Егор. – Она набок идет, никак не уживусь с кулаками, будь-они неладны!
– Тебе надо в Сибирь выселяться!
– Пошто же это мне тут-то не жить? – насторожился было Егор, не зная, как понять такую речь.
– Ты бы там горы своротил, а тут они тебе не дадут дороги. Вся твоя сила тут прокиснет. А там жизнь вольнее.
Егор ничего не ответил, но слова эти запомнил. Он и сам полагал, что не весь свет населен вредными людьми и что где-нибудь да живет ладный народ. Такой страной представлялась ему Сибирь.
Когда стали выкликать охотников на Амур, дело решилось само собой, словно Кузнецовы только этого и ждали. К тому же не за горами было время, когда по рекрутской очереди младшему брату Егора, Федюшке, предстояло идти в солдаты. На Амуре же никакой рекрутчины не было.
Замечательная подборка трогательных и забавных историй из жизни священников, собранная на просторах интернета.
17 глава от Марка
Однажды, закончив службу, священник сказал: «В следующее воскресенье я буду беседовать с вами на тему лжи. Чтобы вам легче было понять, о чём пойдёт речь, прочитайте перед этим дома семнадцатую главу Евангелия от Марка». В следующее воскресенье священник перед началом своей проповеди объявил: «Прошу тех, кто выполнил задание и прочёл семнадцатую главу, поднять руки». Почти все прихожане подняли руки. «Вот именно с вами я и хотел поговорить о лжи, - сказал батюшка. - В Евангелии от Марка нет семнадцатой главы».
Сказочное паломничество
Однажды, во время паломничества в Оптину пустынь, знаменитый мужской монастырь, послушники наблюдали следующую картину. К отцу Венедикту, игумену Оптиной, подходит маленький мальчик: он приехал с семьей и хочет взять благословение у отца игумена. Между ними происходит такой диалог:
Здравствуйте, отец Вени… Вини… (не может выговорить имя).
А тот его ласково хлопает по плечу и говорит:
Привет, Пятачок!
«Горько!»
Однажды в университетском домовом храме проходило венчание молодой пары. Как и положено, после венчания была организована трапеза, куда пригласили настоятеля, прихожан храма и друзей-однокурсников новобрачных.
Невеста очень волновалась и, краснея, заранее предупредила всех друзей: ни в коем случае не кричать во время праздничного обеда «Горько!». Уговаривала, увещевала, заклинала - мол, неприлично в храме целоваться. Друзья в ответ смеялись, подтрунивали, но в итоге согласились.
И вот, настал момент, когда началось праздничное застолье. Первый тост поднял настоятель. Пожелав счастливой паре многая и благая лета, громогласно выдал: «Го-о-орько!». Последовал взрыв смеха, пунцовой невесте ничего не оставалось, как поцеловать своего еле сдерживающего смех мужа. Над этой историей еще долго по-доброму смеялись.
На прием к Архангелу
Из рассказа священника: Был в моей церковной жизни такой случай. Однажды, в мою бытность диаконом в иконную лавку нашего монастыря, который расположился неподалеку от епархии, обратился мужчина в строгом костюме с кожаной папкой в руках. Продавщица, завидев меня, указала на солидного господина, который, по всей видимости, пришел с важной миссией.
Извините, как я могу попасть на прием к архангелу Гавриилу? - спросил визитер, не моргнув глазом.
Только представьте мое состояние! Еле сдерживая смех, я думал как бы поделикатнее ответить высокопоставленному человеку, что при жизни архангел являлся немногим, поэтому простому смертному, чтобы попасть к нему на прием, требуется как минимум умереть. Но, справившись с соблазном, проводил его к дверям управляющего Благовещенской епархии - архиепископа Гавриила.
Мне сразу стало понятно, что у бедного чиновника, по всей видимости, смиксовались регалии и имя владыки с надписью на церкви «Храм в честь святого Архангела Гавриила и прочих Сил Небесных».
Благословение «Медведя»
Однажды, в зимнюю пору молодые послушники одного из благовещенских приходов потянулись в трапезную на ужин. Смеркалось. Вдруг один из них услышал подозрительный скрип снега под забором. Тяжелые шаги кого-то очень большого медленно приближались.
Послушник насторожился, поскольку в число его послушаний входили и охранные функции. Смотрит, а над верхним краем глухого забора показалась большая мохнатая шапка и поравнялась с калиткой, запертой на замок. Кто-то с той стороны с силой рванул калитку, но она не поддалась.
Что там за медведь такой ломится?! - для острастки прикрикнул испуганный послушник. В ответ из-под большой мохнатой шапки кто-то натужно крякнул и отправился восвояси, поскрипывая огромными ногами по свежевыпавшему снегу.
Спустя короткое время в храме прихода приключилась архиерейская служба. На Всенощном бдении в положенное время все священники и алтарники двинулись вереницей на благословение правящего архиерея. Подошел к нему, не забыв сложить ладошки лодочкой, и тот послушник, выдавив: «Благословите, владыка».
Архиепископ Гаврил сурово взглянул на него из-под насупленных бровей и сквозь водопадообразные усы бросил: «Медведь тебя благословит!».
Многая лета
Многолетие, начинающееся со слов «Многая лета» - это торжественное песнопение в православной Церкви, форма пожелания долгих лет жизни и благополучия, очень часто поется во время трапезы с целью поздравить кого-либо с праздничным событием. Один иностранец, присутствуя при подобном поздравлении, спросил батюшку:
«Откройте мне секрет, почему когда вы наливаете бокал, встаете и поете «Много ли это?».
Короткая исповедь
Из рассказа одной прихожанки: Бабушка перед исповедью протискивается: «Пропустите меня без очереди, у меня всего 2 греха».
Православные атеисты
Из рассказа священника: Забуксовала машина. Зима. Смотрю: мужички неподалеку стоят. Выхожу, прошу помочь. Они: «Нет, батюшка, не поможем. Мы же атеисты». «А какие, - говорю, - атеисты? Ведь атеисты разные бывают. Есть атеисты-буддисты, есть атеисты-мусульмане». Они в ответ: «Нет, что вы, батюшка, мы православные атеисты!». В результате помогли, конечно.
Поп-звезда
Один знакомый батюшка рассказал: «Знаете, как у нас называют священников, которые активно раздают интервью, ведут блоги, показываются на ТВ? Поп-звезда!»
Монастырская собака Баскервилей
Поехал как-то отец Андрей в Оптину пустынь. Первый раз. Добрался до Калуги, оттуда - до Козельска, перешел по мосту через речку Жиздру и пешочком через лес направился к монастырю. Неожиданно быстро стемнело. Дорога шла в горку, по обочинам - высокий сосновый лес, сверху звездное небо. Идет он по сумеречному тоннелю, дивясь красоте Божией.
Темнота постепенно сгущалась, и стал нападать на него страх. И вдруг видит: летит ему навстречу то ли небольшая лошадь, то ли огромная собака с горящими очами. От ужаса отец Андрей остолбенел и потерял дар речи! Броситься ли в кювет? Так ведь все равно загрызет, вон какая! Залезть на дерево? Не успею (отец Андрей очень высокий и грузный).
Расстояние катастрофически сокращалось, и времени на раздумья больше не было. Повинуясь какому-то животному инстинкту самосохранения, отец Андрей раскинул руки в стороны и с диким криком «А-а-а!» в огромной развевающейся черной рясе сам кинулся на приближающееся чудище…
Мимо него на огромной скорости с выпученными от ужаса глазами промчался велосипедист.
«Батя, помолись!»
Когда батюшка Никифор был еще начинающим священником, поставили его на сорокоуст («курс молодого бойца» для новоявленных пастырей - 40 богослужений в ежедневном режиме). Руководителем «практики» был назначен отец Вениамин (назовем его так). Седовласый пастырь, принявший благодать священства еще в те времена, когда за это если не убивали, то создавали множество проблем - от сумы и до тюрьмы.
Прихожане батюшку величали знатным церковным неологизмом «сурово-добрый». Непримиримо суровый ко греху и бесконечно добрый к грешнику. И даже когда на исповеди отец Вениамин, качая головой, стучал по шее или лбу заплутавшего чада, глаза его светились подлинной любовью и добротой.
Промысел Божий управил так, что, как только отец Никифор заступил на «пастырскую вахту», его матушка отправилась в роддом пополнять и без того многочисленное семейство.
Батюшка Вениамин неспешно, с чувством полного благоговения, правил службу. Сослужащий отец Никифор был крайне рассеян. Мысли налетали одна на другую: «Как там роды? Как ребенок? Как матушка?».
В конце Литургии оглашенных (одна из составных частей Божественной Литургии) пришло смс от супруги: «С малышом очень плохо, унесли в реанимацию. Может не выжить. Молись!».
В панике иерей Никифор ухватился за рясу отца Вениамина и начал трясти: «Батя, помолись, ребенок умирает! Батя!!!». Митра на голове уважаемого пастыря зашаталась. Батюшка Вениамин, не поведя и глазом, выбрался из медвежьих лап отца Никифора, поправил митру и спокойно произнес: «Никифор, не паникуй! Сейчас помолимся».
И в нарушение всех церковных канонов остановил Литургию, отлистал назад служебник и возгласил молитву на всякое прошение, помянув своего подопечного, его матушку и родившееся чадо. На последних словах молитвы мобильник отца Никифора снова завибрировал: «Малыша принесли обратно. Полностью здоров. Что с ним было, врачи не знают».
Отец Вениамин с улыбкой посмотрел на остолбеневшего собрата и пошел по второму кругу заканчивать Литургию оглашенных. Надо сказать, что я не знаю в епархии более строгого блюстителя Устава, чем отец Вениамин. Вы спросите: как же так, такой строгий - и так легко каноны нарушает? В ответ лишь напомню слова Господа: «суббота для человека, а не человек для субботы» (Мк 2:27).
Точно пить не будешь?
Один батюшка затеял ремонт в своей, пережившей немало суровых годин церкви. Поставили леса под самый потолок. Оставшись в храме один, залез батюшка на самый верх, осматривать чудотворения местных реставраторов. Вдруг видит: отворилась дверь, и в церковь чуть не на коленях влез изрядно выпивший мужичонка. Заламывая руки, он начал громко причитать:
«Господи, если Ты есть, спаси Ты меня от этой заразы, не могу больше пить. Ну сделай же что-нибудь, Господи! »
Мужичонка рухнул на колени: «Не буду, Господи, не буду!!!»
«Ну тогда ступай с миром», - последовал ответ.
Чем закончилась эта история неизвестно, но батюшка, рассказывая ее мне, сделал вывод, что Промысел Божий, так крепко за мужика взявшийся, вряд ли его оставил.
Восточный гуру и колбаса
Любят русские люди что-нибудь экзотическое. Признак ли это вселенской широты души нашей, о которой писал Федор Михалыч, или же нашей несусветной дури, о которой писали все великие писатели - не знаю. Знаю, что тянет нас постоянно неизвестно куда и неизвестно зачем, но уж точно на свою голову. Вот я всегда удивляюсь, зачем русские люди едут куда-нибудь в Индию, платят тысячи долларов, чтобы на полтора часа припасть в каком-нибудь сомнительном ашраме к ногам какого-нибудь сомнительного гуру.
Архангелогородцы тому не исключение, и маемся мы с сектами всех мастей вот уж как третий десяток лет. А казалось, чего бы проще: хочешь суровой аскезы, духовной мудрости и благодатных состояний - садись на машину или бери билет на поезд и будет тебе вскоре и первое, и второе, и третье. 8 часов колки дров на морозе и 10 часов мытья посуды на монастырской трапезной - и собственным телом прочувствуешь подвиги великих отцов древности. Мудрости на пару лет наберешься, если не в тысячетомной библиотеке обители, то из разговоров с многоопытной братией.
Отстояв 6 часов на уставном богослужении, исповедовавшись и причастившись Христовых Тайн, обретешь благодать, какой до Пришествия Господа в мир не ведало человечество.
Но это все присказка, а теперь и сама байка.
Мой старый приятель N. учился в свое время в одном из престижных столичных вузов. И, как свойственно молодой, талантливой и мятущейся натуре, находился в непрестанном духовном поиске. На этих виражах занесло его ни куда-нибудь, а в одну из многочисленных псевдоиндуистских сект. Ну а так как друг мой больше всего на свете терпеть не мог лицемерия, то отдался он новому увлечению со всей головой. Стал жестким вегетарианцем, отказался от всех видов психоактивных веществ (включая безобидные чай и кофе), забыл даже про дружбу с девушками и ежедневно вычитывал по четкам 2,5 тысячи мантр, благоговейно взирая на портрет любимого гуру над своей кроватью в университетской общаге.
Сокурсники, избравшие жизненным кредо триаду «пиво, дамы, рок-н-ролл», смотрели на увлечение моего приятеля с порцией доброй иронии: мол, каждый сходит с ума по-своему.
Как же совмещались в одной крохотной комнатушке индуистский ашрам с храмом Вакха и Венеры, могут знать лишь студенты легендарных 90-х годов - поколение, которое удивить чем-нибудь невозможно в принципе.
Стипендия у гранитогрызов была еще более крохотная, чем комната в общежитии. Хватало ее ровно на два дня загула, а дальше начинались суровые будни поисков «пропитания и пропивания». Друг мой в силу абсолютной трезвости и скудости рациона умудрялся растягивать стипендию на неделю, но неотвратимый вопрос: «и как же теперь жить дальше?» - вскоре поднимался со всей своей пугающей прямотой.
Однажды наступил предел. Есть было нечего, занять было не у кого, а индуисткий бог игнорировал и чтение мантр, и усиленную медитацию, бросив верного последователя на произвол судьбы. В помраченном состоянии сознания брел мой приятель по Москве и вдруг, подняв глаза к небу, внутренне завопил:
«Господи, если Ты есть, яви Себя. Ну невозможно так больше, сколько можно мучаться!? Мне теперь нужно бросить вуз, куда я с таким трудом поступил!! Да и вообще с голода могу помереть, если сейчас деньги не найду!!!». Хлынули слезы, и на душе сразу стало легче.
Вдалеке засиял куполами храм Христа Спасителя. Мало осознавая происходящее, N. направился туда. На улице перед самим храмом на удивление никого не было. Удивление сменилось шоком, когда на тротуаре под ногами друг мой обнаружил две аккуратно сложенные 500-рублевые купюры (средняя двухмесячная зарплата по тем временам). Шок перешел в радость, когда N. вспомнил слова своей первой отчаянной молитвы к Богу христианскому. Подняв деньги, приятель забежал в храм, поставил свечу; затем пошел в магазин купил вина, колбасы, сыра.
Когда он выкладывал покупки на стол в общаге, оголодавшие и ошалевшие сокурсники задали лишь один вопрос: «Что с тобой случилось?!!». N. ответил: «Друзья мои, сегодня я наконец обрел истинную веру, отметим это!» Затем подошел к своей кровати и снял со стены портрет великого гуру. Присутствующим показалось, что взор восточного учителя в этот момент стал особенно грозным.
Молитва о женихах
К одному батюшке в храм ходило много молодых незамужних девушек. Почти всех батюшка благополучно перенаправлял на клирос, ибо петь в церкви было некому, а служить Господу своими талантами - дело не только благодатное, но и душеспасительное. Клирос, говорят, потом гремел на всю епархию. Оплачивать этот прекрасный хор настоятелю было не из чего. Храм считался настолько бедным, что ни один из архангельских архиереев не решался обложить его епархиальным налогом. Не зная, как отблагодарить своих тружениц, батюшка пообещал выдать их всех замуж.
У некоторых клирошан заявление духовного отца вызвало надежду, у некоторых - иронию, у большинства - твердое убеждение: «батюшка просто хочет нас утешить». Мол, отродясь в наш храм молодые люди не заглядывали, а в кипящем страстями мире пойди и отыщи достойного кандидата в супруги. Но батюшка, обладая упертым характером (по слухам, самым упертым в епархии), начал после каждой литургии читать молитву о ниспослании женихов (говорят, есть такая в требнике).
Другие отцы посмеивались: вон, отче-то у нас, приворотами занялся, женихов вымаливает. Но батюшка упорно продолжал свое дело.
Прошло три года, в храм потянулись молодые люди. Совершили одно венчание, потом три, потом семь, потом за год то ли 12, то ли 15. Клирос опустел. Отец сокрушался: вот, домолились, теперь и петь-то некому! В храм молодых людей стало ходить больше, чем девушек.
Другие батюшки мнение свое переменили и уже наставляли своих алтарников: ты, давай, дурью не майся, гоголем не ходи, а бегом к отцу, который в своем храме «ярмарку невест» организовал. Слышал, что уже пять матушек (жен священников) из того храма вышло.
Батюшка-Пушкиновед
У одного батюшки никогда не было машины. И когда другие наши отцы пересаживались с отечественных на иномарки и меняли оные, батюшка так и продолжал ходить по бренной земле пешком и ездить в общественном транспорте, приводя в ступор видавших виды кондукторш: «надо же - поп - а на автобус полез».
Пешелюбие батюшки приносило постоянную головную боль его благоверной супруге. Батюшка, мало того, что проходил от 2 до 10 километров день, так и делал это в крайне непрактичной обуви. Не сказать, что отец по каким-то патриотическим причинам не признавал ральф-рингеров или рейкеров, он просто считал, что негоже настоятелю бедного храма щеголять в дорогих ботинках. А дешевая обувь быстро приходила в негодность…
Помню как-то забрел батюшка ко мне: - Миша, можно я погреюсь? А то, что-то ноги замерзли. Посмотрели ботинки - а там дыра величиной с пятак. - Батюшка, и долго ли вы так ходите? - Да неделю вторую. Думаю, вот старый стал: мороза нет, а ногам холодно.
Бывало, сердобольные члены общины, зная, что батюшка не любит дорогих подарков, просто покупали ему новую качественную обувь, не называя, конечно, цену. В очередной раз не выдержало матушкино сердце: «Отец, пойди в конце концов на рынок и купи себе нормальную кожаную обувь на меховой основе. Околеешь ведь скоро! Знаю, из церковной кружки не возьмешь - так вот тебе из моей пенсии!» Делать нечего. Понурив голову, батюшка отправился на архангельский рынок (рынков, надо сказать, священник не переваривал полностью, видимо в силу своей устремленности к горнему).
Навстречу ему попался подвыпивший мужик средних лет вида интеллигентного, хорошо одетого антиклерикала. Взглянув на сгорбленную фигуру батюшки, он самодовольно улыбнулся и громко, чтобы слышали все продавцы и покупатели в округе, рявкнул:
— Пошел поп по базару Посмотреть кой-какого товару!
