Какое основное направление творчества епифания премудрого. Преподобный епифаний премудрый - житие преподобного сергия радонежского

Епифа́ний Прему́дрый (ум.ок. 1420) - православный святой, агиограф. Известен как составитель житий преподобного Сергия Радонежского и Стефана Пермского.Учился в ростовском монастыре Григория Богослова, так называемом Затворе, славившемся своей библиотекой. Изучал же там славянский и греческий языки.много путешествовал и побывал в Константинополе, на Афоне и в Иерусалиме.Вероятно, в 1380 году Епифаний оказался в Троицком монастыре под Москвой в качестве «ученика» уже знаменитого Сергия Радонежского. Занимался книгописной деятельностью.После смерти Сергия в 1392 году Епифаний, видимо, перебрался в Москву на службу к митрополиту Киприану, затем переехал в Тверь.В 1410-е годы Епифаний вновь поселился в Троице-Сергиев монастырь, заняв высокое положение среди братии.Умер там около 1420 года (не позже 1422) в сане иеромонаха.

Стиль плетения словес – пышный риторический стиль.Основные черты плетения словес:

1. Повествование членится на обширные периоды

2. Для него характерно обилие риторических вопросов и восклицаний.

3. Широко распространено употребление тавтологических оборотов, повторения этимологически родственных слов (злоумышленное умышление, скорообразным образом, смиренномудростию умудряшеся, горя верою правоверия, видимое видение, светильник светлый, хвалить похвальными гласы).Так возникли фразеологические обороты: смертию смерть поправ, кесарю кесарево, шутки шутить, дело делать.

4. создавались сложные слова-неологизмы, в основе которых лежали сложные ассоциации: небопарный орел, огнезарный взор, солнцезарный ангел. Игра слов приводила к затемнению смысла, что и считалось показателем красноречия автора.

5. Широко использовались перифразы – описательные названия предметов и явлений.

6. Для этого стиля было характерно обилие тропов: символов, метафор, изысканных сравнений, цветистых эпитетов.

7. В области лексики преобладали слова с отвлеченным значением, абстрактная лексика, фонетические, словообразовательные и семантические старославянизмы. Из высоких литературных произведений исключается бытовая, политическая, военная и экономическая терминология, названия должностей, конкретных явлений природы.

8. Конкретные названия должностей заменяются описательными оборотами:вместопосадник говорится вельможа некий, властелин граду сему.

9. полинтот – употребление одного и того же слова в разных падежах

10. Фактический материал перемежается пространными лирическими излияниями автора и обильной цитацией религиозной литературы.

«Житие Сергия Радонежского» написано в 1417 – 1418 гг. Епифанием Премудрым, а затем переработано Пахомием Лагофетом. Риторические излишества значительно умеряются стремлением автора к возможно большей фактичности и документальности изложения.Непосредственный лиризм и теплота чувств, психологическая наблюдательность, умение подмечать и запечатлевать окружающий человека пейзаж проявляются здесь в большей степени, чем в первом агиографическом сочинении Епифания. Проступают в житии и просторечные слова и выражения.Построение сюжета традиционно для агиографического жанра. Главный подвиг героя – самостоятельное строительство монастыря, жизнь в бедности (чувствовал вину за то, что его родители были богаты), пророческий дар.

«Слово о житии и учении святаго отца нашего Стефана, бывшаго в Перми епископа» создано Епифанием Премудрым вскоре после смерти Стефана Пермского, т. е. после 1396 г.Имея целью прославить и возвеличить деяния святого подвижника, уподобившегося в своем апостольском служении великим христианским миссионерам, Епифаний прибегает к особым литературным и языковым приемам: повествование насыщено многочисленными, нанизывающимися одно на другое сравнениями, длинными рядами метафор, амплификациями (нагнетанием однородных частей речи или языковых средств: определений, синонимов, противопоставлений и т. п.). Созданные таким образом орнаментальность, торжественность и изощренность стиля были призваны отразить особую, неземную, сущность святого и величие его подвига. Житие состоит из введения, основной части и завершения, причем основная часть разделена на 17 глав, каждая из которых особо озаглавлена. Особый интерес представляют собой 4 заключительных главки («Плачь пермъских людей», «Плачь церкви Пермъскиа, егда обвдовѣ и плакася поепископѣ си», «Молитва за церковь» и «Плачеве и похвала инока списающа»), в которых соединены три стилистических пласта: традиционный для агиографии панегирический стиль, а также фольклорный и летописный.Многократные повторы, разделение текста на периоды, созвучие окончаний и другие подобные приемы часто создают у Епифания фрагменты ритмизованной прозы, приближенные по звучанию к стихотворной речи.«Житие Стефана Пермского»насыщено многочисленными витиеватыми отступлениями, лирическими излияниями автора, который порою чувствует себя бессильным подобрать такие эпитеты, которые бы помогли ему прославить своего героя.Житие относительно бедно сведениями о святом, описания событий его жизни немногочисленны.

Кириллин В. М.

Второе крупное произведение Епифания - "Житие Сергия Радонежского". Писать его Епифаний начал, по его собственным словам, "по лете убо единем или по двою по преставлении старцеве начях подробну мало нечто писати." Преподобный Сергий умер в 1392 году, так что начало работы над его агиобиографией приходится на 1393 или 1394 год. Над ней Епифаний трудился более четверти века."И имеях же у себе за 20 лет приготованы такового списания свитки..." Видимо, смерть помешала агиографу полностью закончить задуманное "Житие". Однако труд его не пропал. Во всяком случае, в одном из списков "Жития Сергия" есть указание, что оно"списася от священноинока Епифания, ученика бывшего игумена Сергия и духовника обители его; а преведено бысть от свя-щенноинока Пахомия святые горы."

"Житие Сергия" сохранилось в нескольких литературных версиях. Списки его кратких редакций датируются XV веком. А вот самый ранний список пространной редакции (РГБ, собр. МДА № 88, л. 276-398) относится лишь к середине 20-х годов XVI века. Самый же знаменитый список пространной редакции, богато и щедро иллюстрированный миниатюрами (РГБ, Троиц, собр.- III, № 21, л. 1-346 об.), создан был в последнем пятнадцатилетии XVI столетия. Судя по заглавию, именно пространная агиографическая версия создана была Епифанием Премудрым к 1418-1419 годам. Однако, к сожалению, авторский оригинал агиографа в своем целостном виде не сохранился. Тем не менее, по убеждению многих ученых, именно пространная редакция "Жития Сергия" заключает в себе наибольшой объем фрагментов, воспроизводящих непосредственно епифаниевский текст.

В рукописной традиции данная редакция представляет собой разделенное на 30 глав повествование о преподобном Сергии от его рождения до самой смерти. Обычно это повествование сопровождается Предисловием, рассказами о посмертных чудесах святого, Похвальным словом ему и Молитвой к преподобному. Собственно с именем Епифания Премудрого исследователи связывают Предисловие, 30 глав Жизнеописания и Похвальное слово. Более того, некоторые из них даже полагают, что именно такой состав отражает первоначальную структуру "Жития". Указывают также и на стилистическое соответствие текста пространной редакции писательской манере Епифания.

Таким образом, в принципе не исключено, что как раз названная редакция "Жития Сергия Радонежского" по своему составу (считая только три выделенные части), форме и содержанию более других редакций схожа с епифаниевским текстом, а может быть, и прямо является точным воспроизведением последнего. Во всяком случае, в качестве такового она помещена была еще в 50-е годы XVI века святителем Макарием в Царский список "Великих Миней Четиих", причем наряду с вторичной редакцией Пахомия Логофета, и позднее не раз издавалась.

В научной литературе было высказано и конкретизирующее мнение относительно текста в составе собственно биографической части пространной версии "Жития", который только и мог быть создан Епифанием Премудрым. Видимо, из числа ее 30-ти глав перу последнего принадлежат лишь первые 10-ть, то есть текст, заканчивающийся главой "О худости порт Сергиевых и о некоем поселянине"; последующий же текст - оставшиеся 20-ть глав начиная с главы Об изведении источника - является позднейшей компиляцией. Однако если эта двадцатисловная часть "Жития" и представляет собой переработку текстов, произведенную Пахомием Логофетом, то основу ее, несомненно, составили не сохранившиеся записи Епифания. Таким образом, в целом она все-таки в какой-то мере отражает его замысел.

В отличие от своей предыдущей агиобиографии Епифаний наполняет описание жизни преподобного Сергия чудесами. Всеми мерами он стремится доказать врожденную праведность своего учителя, прославить его как предызбранного "угодника Божия", как истинного служителя Божественной Троицы, который стяжал светоносную силу знания троической тайны. В этом - основная задача писателя. И решая ее, рассказывая о жизни и деяниях великого подвижника, Епифаний неизменно проповедует исполнившиеся на нем "дела Божии", причем проповедует, по собственному же признанию, с помощью самого Бога, Богоматери и лично преподобного Сергия. Отсюда мистико-символический подтекст его произведения, организуемый и содержательно, и композиционно-стилистически. При этом Епифаний с большим мастерством использует библейские числа.

Наиболее заметным, буквально бросающимся в глаза повествовательным элементом "Жития Сергия Радонежского" является число 3. Несомненно, автор придавал тройке особое значение, используя ее в связи с тринитарной концепцией своего сочинения, которая, очевидно, была обусловлена не только его собственным богословским взглядом на мир, но и тринитарной концепцией подвижнической жизни его героя - самого преподобного Сергия.

Надо сказать, семантический фон троической символики в "Житии" не равномерен. Особая насыщенность отличает его в первых трех главах текста. Это, по-видимому, объясняется мистико-предвещательным значением описанных здесь событий. Так, уже само вступление в жизнь будущего основателя Троицкого монастыря было ознаменовано чудесами, свидетельствовавшими о предназначенной ему необыкновенной судьбе.

В главе "Начало житию Сергиеву" Епифаний подробно рассказывает о четырех таких чудесных знамениях.

Первое - и значительнейшее - произошло, когда еще не родившийся ребенок троекратно прокричал из недр матери во время ее пребывания в церкви на Божественной литургии и тем самым как бы предрек себе славу учителя богословия. Однажды Мария, беременная мать подвижника, "во время, егда святую поют литургию" пришла в церковь и встала вместе с другими женщинами в притворе. И вот, перед тем как иерей должен был начать "чести святое Евангелие", находящийся у нее под сердцем младенец внезапно, при общем молчании, вскричал так, что многие "от таковаго проглашения" ужаснулись "о преславнемь чюдеси". Затем "вторицею паче прьваго" "на всю церковь изыде глас" младенца "прежде начинания" Херувимской песни, отчего пришлось "и самой матери его ужасшися стояти". И вновь "младенець третицею велми възопи" после возгласа иерея "Вънмемь! Святая святым!". Происшедшее весьма поражает находившихся в храме людей. И прежде всего Марию. Причем, любопытно: Епифаний, характеризуя ее внутреннее состояние, использует триадную синтаксическую конструкцию - сочинительное соединение трех распространенных предикатов: "Мати же его /1/ мало не паде на землю от многа страха, /2/ и трепетом великим одържима сущи, /3/ и, ужасшися, начав в себе плакати". Замечательно, что эта характеристика, в свою очередь, связывает нарративную часть всего эпизода с диалогизированной, в которой посредством воспроизведения речей показано, как окружавшие Марию женщины постепенно осознали, откуда исходил чудесный крик. Но еще более замечательно, что новый пассаж в структурном отношении триаден, то есть состоит из трех чередующихся вопросов-обращений к Марии и трех ее ответов: "Прочая же… жены… начаша въпрошати ю, глаголюще: /1/ Имаше в пазусе младенца…, его же глас… слышахом…? - Она же… отвеща им: /1*/ Пытайте, - рече, - инде аз бо не имам, - Они же… поискавше и не обретоша. Пакы обратишася к ней, глаголюще: /2/ Мы в всей церкви поискавше и не обретохом младенца. Да кый тъй есть младенец, иже гласом проверещавый? - Мати же его… отвеща к ним: /2*/ Аз младенца в пазусе не имам, яко же мните вы, имею же во утробе, еще до времени не рожена. Сий провъзгласил есть. - Жены же реша к ней: /3/ До како дасться глас прежде рожения младенцу во утробе сущу? - Она же рече: /3*/ Аз о семь и сама удивляюся… не ведущи бываемаго".

Троическому значению и триадной структуре рассказа о чудесном крике еще не родившегося подвижника соответствуют три других чуда, которые имели место уже после его рождения и которые как бы прообразовывали его будущие аскетические подвиги.

Одно из них биограф усматривает в том, что новорожденный младенец, едва начав жить и даже не будучи крещен, отказывался брать грудь матери, если ей случалось "пищу некую вкусити еже от мяс и тою насыщене быти". Таким образом он в конце концов приучил свою мать к воздержанию и посту. Еще одно знамение "чудодействовашеся" "о младенци" по его крещении и состояло в том, что он каждую среду и пятницу "алчен" пребывал, вовсе не принимая "млека", но при этом оставался совершенно здоровым, так что "тогда вси видящи, и познаша, и разумеша", "…яко благодать Божия бе на нем" и "яко некогда в грядущиаа времена и лета в постном житии просияти ему". Наконец, как третье чудесное предзнаменование агиограф рассматривает нежелание младенца питаться молоком каких бы то ни было других кормилиц, но "пребысть своею токмо питаем материю, дондеже и отдоен бысть".

Таким образом, несомненно, что Епифаний Премудрый главнейшее в содержании своего сочинения - тринитарную концепцию - стремился выразить и через форму, подчиняя общей идее стилистический и композиционный планы изложения.

Но вот еще какая особенность в высшей степени достойна внимания.

Поскольку чудо троекратного проглашения - это ключевой момент в биографии преподобного Сергия, предрешивший всю его дальнейшую жизнь, постольку агиограф в своем тексте придает данному чуду определяющее значение, связывая с ним не только отдельные факты описываемой действительности, но и все изложение в целом ориентируя на форму и смысл собственно рассказа о нем, соотнося и связывая с ним ряд эпизодов, сцен и пассажей Жития.

Действительно, присущая эпизоду о чудесном крике диалогизированная форма, конструктивным принципом построения которой является триада чередующихся вопросов и ответов или вообще каких-либо взаимонаправленных речей, применяется Епифанием Премудрым в "Житии Сергия Радонежского" неоднократно.

Например: при описании встречи отрока Варфоломея (мирское имя Сергия) со "старцем святым" - глава "Яко от Бога дасться ему книжный разум, а не от человек"; при воспроизведении прощальной беседы новопостриженного инока Сергия с посвятившим его в монашество игуменом Митрофаном - глава "О пострижении его, еже есть начало чернечеству святого"; в рассказе о том, как к пустыннику Сергию стали приходить - желая остаться с ним - другие монахи и как он не сразу соглашался принять их - глава "О прогнании бесов молитвами святого"; в рассказе о видении Сергия, когда ему в образе "птиц зело красных" представлена была будущая судьба основанной им обители и его учеников, правда структура этого эпизода усечена: Сергий показан здесь лишь как пассивный участник чуда, тайнозритель, безмолвно внимающий трижды прозвучавшему чудесному "гласу"- глава "О беснующемся вельможе"..

Нетрудно заметить, что указанные эпизоды посвящены важнейшим личным переживаниям героя жизнеописания - вступлению на путь сознательного служения Богу, уподоблению Христу во иноческом образе, возникновению братской общины, откровению о благих последствиях подвижничества во имя святой Троицы. Но так как по сути своей эти переживания играли роль предопределяющих биографических факторов, то повествование о них, помимо внешнего, образно-информационного, фактографического содержания, характеризуется еще и потаенным, мистико-символическим подтекстом, который передается самой формой изложения, структурно отображающей тринитарную концепцию произведения в целом.

Однако Епифаний Премудрый, создавая "Житие" Сергия, использует не только сокровенные изобразительные средства для выражения троической идеи. Свой текст он насыщает также и прямыми декларациями последней. Непосредственным поводом для этого служит ему рассмотренное выше чудо троекратного проглашения. Интерпретируя данное событие как особое божественное знамение, писатель вновь и вновь возвращается к нему в ходе повествования, толкует его то устами второстепенных персонажей Жития, то в собственных отступлениях, так что довольно долго тема указанного чуда звучит в его сочинении как явственный, настоятельный, доминирующий мотив.

Сказанное можно проиллюстрировать, например, рассказом о крещении новорожденного младенца Варфоломея, который читается в первой главе агиобиографии - почти сразу за рассказом о чуде троекратного проглашения. Когда по завершении крещального обряда обеспокоенные судьбой своего сына родители попросили священника Михаила разъяснить им значение этого чуда, последний успокоил их символическим предсказанием, что сын их "будет /1/ съсуд избран Богу, /2/ обитель и /3/ служитель святыя Троица". Причем данному - триадному по форме и троическому по смыслу - предсказанию он предпослал триаду обосновывающих его цитат "от обою закона, Ветхаго и Новаго", воспроизведя таким образом слова пророка Давида о всеведении Бога: "Несъделанное мое (то есть - зародыш мой.- В. К.) видеста очи твои" (Пс. 138: 16); слова Христа к ученикам об их изначальном ему служении: "Вы же яко (то есть - потому что вы.- В. К.) искони съ мною есте" (Ин. 15: 27); и наконец слова апостола Павла о его собственном - от рождения - богоизбранничестве на благовествование о Христе Спасителе: "Бог, Отец Господа нашего Иисуса Христа, възвавый мя из чрева матеремоея - явити Сына Своего въ мне, да благовествую в странах"(Гал. 1, 15-16).

Настоящий повествовательный эпизод, как и рассмотренный выше, поражает удивительно гармоническим соответствием между содержащейся в нем идеей и способом ее передачи. Так, в нем частный образ-символ, создаваемый непосредственно словом ("трикраты", "Троица"), восполняется и усиливается триадной структурой отдельной фразы или целого периода, и в результате возникает семантически более емкий и выразительный общий образ, который своей символикой буквально заставляет читателя понимать текст и запечатленную в нем действительность именно в тринитарном духе.

Надо сказать, прием троекратного цитирования используется Епифанием в качестве принципа художественного повествования так же последовательно, как и триадный прием построения диалогизированных сцен. В тексте пространной редакции "Жития" он наблюдается, например, в уже упоминавшемся рассказе о возникновении вокруг преподобного Сергия братской общины. Так, подвижник, согласившись в конце концов принять просившихся к нему монахов, обосновывает свое решение тремя цитатами из Евангелия и Псалтири: "Грядущаго къ мне не ижьждену вънъ" - Ин. 6: 37; "Иде же суть два или трие съвъкуплени въ имя мое, ту аз есмь посреде их" - Мф. 18: 20; "Се коль добро и коль красно еже жити братии вкупе" - Пс. 132: 1. Прием троекратного цитирования реализован также в рассказе о встрече Сергия с епископом Афанасием Волынским (глава "О прогнании бесов молитвами святого"). Здесь агиограф воспроизвел две беседы, состоявшихся тогда. В первой - относительно игуменства преподобного - Афанасий с помощью трех цитат ("Изведу избраннаго от людей моих" - Пс. 88: 20; "Ибо рука моя поможет ему, и мышца моя укрепит и" - Пс. 88: 22; "Никто же приемлет ни чти, ни сану, тъкмо възванный от Бога" - Евр. 5: 4) убеждает своего собеседника стать игуменом "брати, Богом събраней въ обители святыя Троица". Во второй беседе святитель, опять-таки использовав три цитаты ("Немощи немощных носити, а не себе угажати. Но на съграждение кождо ближнему да угаждает" - Рим. 15: 1; "Сиа предаждь верным человеком, иже достижни будут и иных научити" - 2 Тим. 2: 2; "Друг другу тяжести носити, и тако скончаете закон Христов" - Гал. 6: 2), преподает Сергию на прощание наставление о лучшем образе духовного попечительства о братии. Наконец, и сам троицкий подвижник, по возвращении в свой монастырь (как сообщается в главе "О начале игуменьства святого"), свою первую речь к братии открывает тремя библейскими цитатами ("Нужно бо есть царство небесное, и нужници въсхищают е" - Мф. 11: 12; "Плод духовный есть любы, радость, мир, тръпение, благоверие, кротость, въздержание" - Гал. 5: 22; "Приидите, чада, послушайте мене: страху Господню научю вы" - Пс. 33: 12). Без сомнения, данный прием служил писателю специфическим средством сакрализации художественно воспроизводимой действительности.

Как уже говорилось, тема чудесного троекратного проглашения в содержании анализируемой агиобиографии является сюжетоорганизующей доминантой. Поэтому многие эпизоды "Жития", в которых она так или иначе затрагивается, связаны между собой как по смыслу, так и по форме: определенным образом подобны друг другу; то есть их повествовательная структура представляет собой все ту же триаду, используемую агиографом в качестве некоей отвлеченной идейной и конструктивной модели литературно-художественного изложения. В сюжете исследуемого произведения обнаруживается несколько цепочек таких взаимосвязанных эпизодов и сцен. Вместе они составляют как бы веер символически значимых картин, которые взаимно соединены и скреплены - образно и по смыслу - рассказом о трех чудесных проглашениях еще не родившегося младенца.

Часть из них указана выше. Отмечено также, что главным формообразующим принципом и семантическим средством сокровенной передачи сакрально-мистической информации в одних эпизодах является диалогическая триада (наряду с синтаксической), а в других - триада цитат. Но в тексте Епифания Премудрого нашла воплощение, кроме того и триада предсказаний.

На основе данного художественного приема построен, например, рассказ о беседе родителей Варфоломея со "старцем святым", когда он был у них в доме. Подобно прочим, рассказ этот в контексте идейного содержания и в системе сюжетной организации повествования о преподобном Сергии Радонежском предстает как обусловленный чудом троекратного проглашения.

В самом деле, ведь пророческая речь старца была произнесена в ответ на обращенную к нему просьбу Кирилла и Марии "утешить" их "печаль" по поводу того, что некогда с их сыном "вещь… сътворися страшна, странна и незнаема" (триада однородных членов), ибо он "за неколико время рожденна" "трижды провереща в утробе матерне". Соответственно воле автора "Жития", свое разъяснение смысла случившегося "святой старец" начинает с триадного - по числу употребленных синонимов - воззвания к вопросившим его: "О блаженная връсто! О предобраа супруга, иже таковому детищу родители быста!…". И затем, объяснив, что это чудо Знаменует богоизбранность Варфоломея, он в подтверждение тому изрек три предвещания: "…Iпо моем отшествии, -сказал он, -узрите отрока добре умеюща всю грамоту и вся прочаа разумевюща святыя книгы. И второе же знамение вам и извещение, - яко отроча се будет велик пред Богом и человекы, жития ради добродетнлнаго". После этих слов старец ушел, напоследок "назнаменавтемне глагол к ним, яко: Сын ваю иматьбыти обитель святыя Троица и многы приведет въслед себе на разум божественных заповедей". Последнее (третье) предсказание, несмотря на темноту, все же целиком обнажает идею троичности в ответе старца. И как обычно для поэтики Епифания, эта идея мистически выражена также через форму.

Но любопытнее всего то, что к восприятию богословского смысла данного эпизода агиограф подготавливает своего читателя постепенно - всем предыдущим текстом, в частности, буквально ближайшим рассказом о чудесной встрече отрока Варфоломеясо "старцем святым". Причем, используя в последнем уже известный нам прием диалоговой триады, вкупе с синтаксической ("старца свята, странна и незнаема"; "преста старець, и възрев на отрока, и прозре внутренима очима"), писатель прибегает и к помощи сильной, символически предельно нагруженной художественной детали. Я разумею подробность о том, как старец во время беседы с Варфоломеем, произнеся слова "приими сие и снежь" "иземь от чпага своего акы некое съкровище, и оттуду треми пръсты подасть ему нечто образом акы анафору, видением акы мал кус бела хлеба пшенична, еже от святыя просфиры…". Данная подробность - сама по себе, да еще обрамленная в тексте триадой однотипно оформленных сравнений - исполнена одновременно и литургического и догматического значения. И потому недвусмысленно указывает на предопределенный отроку подвиг богословствования во имя Пресвятой Троицы в личном молитвенном служении и в общественной проповеди, о чем уже прямо пророчествует (несколько ниже) явившийся ему старец.

Но тема троекратного проглашения, которой посвящено рассмотренное пророчество, в высшей степени важна и для самого Епифания Премудрого. Ее он касается в собственных - авторских - рассуждениях, поместив их в первой главе своего сочинения. Однако означенное чудо интересует его не только как факт исторический, обладающий определенным смыслом, но и как факт, реализовавшийся в определенной форме. Иными словами, жизнеописатель пытается объяснить, во-первых, почему произошло чудо, а во-вторых, почему младенец "провереща" именно в церкви и именно три раза. Естественно, его соображения отражают общую концепцию биографии преподобного Сергия Радонежского и согласуются с мыслями второстепенных персонажей произведения. Усматривая в происшедшем чуде Божественное предзнаменование и свидетельство о богоизбранничестве младенца, Епифаний толкует его в символических образах, а также посредством исторической аналогии. При этом он использует число 3 опять-таки и как формально-конструктивный принцип изложения, и как основной лексико-семантический компонент текста.

Формально-конструктивный принцип изложения можно наблюдать, например, в пассаже: "Дивити же ся паче сему подобает, како младенець в утробе не провереща кроме церкви, без народа, или инде, втайне, наедине, но токмо при народе…" Размышляя о значении этого события, писатель дает сначала объяснение конкретно-реалистического толка: "яко да мнози будут слышателие и свидетели сему истинству". А затем переходит к абстрактно-символической трактовке и раскрывает таинственный смысл случившегося с младенцем в трех предположениях пророческого содержания: "яко да въ всю землю изыдет слово о нем", "да молитвеник крепок будет к Богу". "яко да обрящется съвръшеная святыня Господня в страсе Божии".

Как видно, здесь в качестве художественного приема использована триада предсказаний. И то, что сделано это вполне сознательно, подтверждается буквально следующим пассажем, в котором тринитарная концепция автора прямо декларирована: лексико-семантически, образно (через исторические примеры, а также предвещания) и на понятийном уровне христианской догматики; и, кроме того, сокровенно выражена через синтаксические триады, усиливающие общий пафос отрывка: "Пакы ему достоит чюдитися, что ради не провъзгласи единицею или дважды, но паче третицею, яко да явится ученик святыя Троица, поне же убо тричисленое число паче инех прочих числ болши есть зело чтомо. Везде бо троечисленое число всему добру начало и вина взвещению, яко же сеглаголю(здесь Епифаний ссылается на 12 - запомним это! - библейских примеров.- В. К.): /1/ трижды Господь Самоила пророка възва (1 Цар. 3: 2-8; 10-14; 19-20); /2/ трею камению пращею Давид Голиада порази (см. выше); /3/ трижды повеле възливати воду Илиа на полена, рек: Утройте! - утроиша (3 Цар. 18: 30; Сир. 48: 3); /4/ трижды тожде Илиа дуну на отрочища и въскреси его (3 Цар. 17: 1-23); /5/ три дни и три нощи Иона пророк в ките тридневнова (Ион. 2: 1); /6/ трие отроци в Вавилоне пещь огньную угасиша (Дан. 3: 19-26); /7/ тричисленое же слышание Исаию пророку серафимовидцу, егда на небеси слышашеся ему пение аггельское, трисвятое въпиющих: Свят, свят, свят Господь Саваоф! (Исайя 6: 1-3); /8/ трею же лет въведена бысть в церковь Святая Святых пречистая Дева Мариа (апокриф); /9/ тридесяти же лет Христос крестися от Иоанна въ Иердане (Лк. 3: 23); /10/ три же ученикы Христос постави на Фаворе и преобразися пред ними (Лк. 9: 28-36 и др.); /11/ тридневно же Христос из мертвых въскресе (Мф. 16: 21; 20: 19); /12/ трикраты же Христос по въскресении рече: Петре, любиши ли мя? (Ин. 21: 15-17). Что же извещаю по три числа, а что ради не помяну болшаго и страшнаго, еже есть тричисленое Божество: /1/ треми святынями, треми образы, треми собьствы - в три лица едино Божество; /2/ пресвятыа Троица - и Отца, и Сына, и Святого Духа; /3/ триипостаснаго Божества - едина сила, едина власть,едино господьство? Лепо же бяше и сему младенцу трижды провъзгласити, въ утробе матерне сущу, преже рожениа, прознаменуя от сего яко букдет некогда троичный ученикь, еже и бысть, и многы приведет в разумь и въ уведение Божие, уча словесныя овца веровати в Святую Троицу единосущную, въ едино Божество".

Должно подчеркнуть: это рассуждение - помимо того, что вводит жизнь прославляемого подвижника в русло Священной истории, - доказывает еще и мысль, что всякое сакральное событие по сути и по форме представляет собой предопределенную свыше реализацию известной закономерности, или известного - выражающего идею троичности - канона, по которому действуют участники происходящего. Троечисленность, таким образом, как абсолютный конструктивный и причинно-логический принцип сакрального события и, соответственно, структурно-содержательный элемент литературного рассказа о нем - символически знаменует сокрытую в нем тайну Божественного произволения. Потому и Епифаний Премудрый последовательно держится этого правила. К тому же, как выясняется, - в наиболее значимых (мистически и провиденциально-биографически) местах жизнеописания преподобного Сергия Радонежского. Такой подход в результате обеспечил максимально выразительное единство отвлеченного тринитарного замысла писателя с его литературным воплощением в конкретном содержании и форме "Жития".

В свете сказанного вполне закономерным представляется и количество повествовательных глав в исследуемом памятнике. Они не обозначены специальными номерами, но все же их ровно 30. Вряд ли это случайное совпадение. Соотнесенность количества глав в жизнеописании с числом 3 (благодаря кратности) также представляется потаенным намеком автора на главную - троическую - идею произведения и, следовательно, может быть квалифицирована как осознанно, целенаправленно примененный художественный, мистико-символический прием передачи сокровенной информации.

Итак, в епифаниевской редакции "Жития" Сергия Радонежского число 3 выступает в виде разнообразно оформленного повествовательного компонента: как биографическая подробность, художественная деталь, идейно-художественный образ, равно и как абстрактно-конструктивная модель либо для построения риторических фигур (на уровне словосочетания, фразы, предложения, периода), либо для построения эпизода или сцены. Иными словами, число 3 характеризует и содержательную сторону произведения, и его композиционно-стилистическую структуру, так что по своему значению и функции всецело отображает стремление агиографа прославить своего героя как учителя Святой Троицы. Но наряду с этим означенное число символически выражает и неизъяснимое рационально-логическими средствами знание о сложнейшей умонепостигаемой тайне мироздания в его вечной и временной реальностях. Под пером Епифания число 3 выступает в качестве формально-содержательного компонента воспроизводимой в "Житии" исторической действительности, то есть земной жизни, представляющей собой как творение Бога образ и подобие жизни небесной и потому заключающей в себе знаки (тричисленность, триадность), которыми свидетельствуется бытие Божие в его троическом единстве, согласии и совершенной полноте.

Сказанное предполагает и последний вывод: Епифаний Премудрый в "Житии Сергия Радонежского" явил себя вдохновеннейшим, изощреннейшим и тончайшим богословом; создавая данную агиобиографию, он попутно размышлял в литературно-художественных образах о Святой Троице - самом трудном догмате христианства, иначе говоря, выражал свое знание об этом предмете не схоластически, а эстетически, причем, несомненно, следовал в этом отношении издревле известной на Руси традиции символического богословия. Точно так же, кстати, богословствовал о Троице и его великий современник - Андрей Рублев, но только живописными средствами: красками, светом, формами, композицией.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.udaff.com

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

1418 г. (отрывок)

Житие Сергия Радонежского - основателя Троице-Сергиева монастыря и одного из сподвижников московского великого князя Дмитрия Ивановича - было составлено учеником Сергия монахом Епифанием Премудрым. Епифаний начал собирать материалы для будущей биографии через год или два после смерти Сергия (25 сентября 1392 года). Сначала им было написано Похвальное слово Сергию, затем - несохранившиеся "главы" о жизни Сергия и, наконец, на основании черновых свитков и тетрадей - первоначальный вид жития 1418 года. К сожалению, он не дошел до наших дней, однако известия этого жития содержатся в последующих переработках Епифаниевой биографии Сергия, выполненных южнославянским писателем-агиографом Пахомием Сербом в конце 30-х - начале 40-х годов XV века.

Одна из статей жития 1418 года, сохранившаяся в последующих переработках, - "О победе над Мамаем" - отражает начальный этап развития легенды о личном участии Сергия Радонежского в подготовке Куликовской битвы.

О ПОБЕДЕ НАД МАМАЕМ

Божьим попущением за наши грехи пришла весть, что ордынский князь Мамай собрал великое войско, всю орду безбожных татар, и идет на Русскую землю. И всех людей охватил великий страх. А великодержавный князь, что тогда держал скипетр Русских земель, достохвальный и победоносный великий Дмитрий... пришел к святому Сергию, ибо большую веру имел к старцу, чтобы спросить его, повелит ли ему выступить против безбожных, так как знал, что Сергий добродетелен и обладает даром пророчества. И святой, выслушав великого князя, благословил его, вооружил молитвой и сказал: "Подобает тебе, господин, заботиться о врученном тебе от бога христоименитом стаде. Иди против безбожных и, с божьей помощью, победишь и с великой славой живым возвратишься в свое отечество". И великий князь сказал: "Если бог мне поможет, отче, поставлю монастырь во имя Пречистой Богоматери". И сказав это, принял благословение и быстро отправился в путь.

И так, собрав всех своих воинов, выступил против безбожных татар. И увидев, как велико войско их, многие начали сомневаться, многие были объяты страхом, раздумывая, как им спастись. И внезапно в тот час прибыл гонец с посланием от святого, где было сказано: "Без всякого сомнения, господин, смело иди против злобы их. Не бойся: во всем поможет тебе бог".

И тогда великий князь Дмитрий и все войско его, наполнившись дерзостью, вышли против погапых, и князь сказал: "Великий бог, создавший небо и землю, помоги мне в битве с противниками твоего имени". И так сразились.

Многие тела падали, и бог помог великому победоносному Дмитрию, и побеждены были поганые татары и смертной погибели преданы были. Увидели поганые божий гнев и божие негодование, и все побежали. Крестоносная же хоругвь, долго преследуя врагов, бесчисленное множество их погубила. Одни убежали, израненные, иных поймали живьем. И был дивный день и чудная победа, и если прежде оружие блестело, то теперь оно было окровавлено кровью иноплеменников. И все носили знаки победы. И здесь сбылось пророческое слово: "Один гнал тысячу, а двое - десять тысяч".

А святой, о котором выше сказано, что он имел дар пророчества, все это знал, будто был рядом, видел издалека на большие расстояния, откуда за много дней не дойти, и молился с братиею, благодаря господа за победу над погаными.

Немного времени прошло с тех пор, как до конца были побеждены безбожные, и все случившееся святой рассказал братьям: победу и смелость великого князя Дмитрия Ивановича, описал славную победу над погаными, а всех, убитых ими, назвал по именам и молился о них всемилостивому богу.

А достохвальный и победоносный великий князь Дмитрий, одержав славную победу над врагами-варварами, возвращается со многою радостью в свое отечество. И без промедления приходит к святому старцу Сергию, благодаря его за добрый совет и всесильного бога прославляя и благодаря за молитвы старца и братию, и с сердечною радостью рассказал все случившееся, как много милостей господь оказал ему, и богатую милостыню дал монастырю...

Перевод А.И. Плигузова, выполнен по "Хрестоматии" Н.К. Гудзия, воспроизводящей текст "Хрестоматии" Ф.И. Буслаева и сверенной со списком жития, хранящимся в отделе рукописей Государственной библиотеки имени В.И. Ленина (Троицкое собрание, III, № 21); по определению Б.М. Клосса, этот список середины 80-х годов XVI века принадлежит к Основному виду Пространной редакции жития Сергия (редакция была составлена в митрополичьей книгописной мастерской в 20-х годах XVI века на основании Епифаниева жития Сергия, а также третьей, четвертой и пятой Пахомиевых редакций).

Епифаний Премудрый (2-я пол. XIV — 1-я четв. XV в.) — инок Троице-Сергиева монастыря, автор житий и произведений других жанров. Сведения о Е. П. извлекаются только из его собственных сочинений. Судя по одному из них — «Слову о житии и учении» Стефана Пермского, — можно думать, что Е. П., как и Стефан Пермский , учился в ростовском монастыре Григория Богослова, так называемом Затворе, славившемся своей библиотекой: он пишет, что нередко «спирахся» со Стефаном о понимании текстов и бывал ему иногда «досадитель»; это наводит на мысль, что если Стефан и был старше Е. П., то ненамного. Изучал же там Стефан славянский и греческий языки и в итоге мог по-гречески говорить. Огромное в сочинениях Е. П. количество по памяти приведенных, сплетенных друг с другом и с авторской речью цитат и литературных реминисценций показывает, что он прекрасно знал Псалтирь, Новый завет и ряд книг Ветхого завета и был хорошо начитан в святоотеческой и агиографической литературе (см. об этом в кн. В. О. Ключевского на с. 91—92); по приводимым же им значениям греческих слов видно, что и он в какой-то мере выучил греческий язык (немаловажно в этом отношении то, что, согласно Повести о Петре, царевиче ордынском , в Ростове церковная служба велась параллельно на греческом и русском языках).

Из надписанного именем Е. П. Похвального слова Сергию Радонежскому следует, что автор много путешествовал и побывал в Константинополе, на Афоне и в Иерусалиме. Но поскольку составленного Е. Жития Сергия Радонежского касался в XV в. Пахомий Серб , не исключено, что слова о путешествиях принадлежат ему; однако же стилистически это «Слово» родственно произведениям Е. П., и никаких иных причин думать, что в него вторгался со своим пером Пахомий, нет.

Архимандрит Леонид предполагал, что до нас дошло написанное Е. П. указание пути к Иерусалиму, имея в виду «Сказание», надписанное именем Епифания «мниха». Позднее выяснилось совпадение большей части текста этого памятника с «Хождением» Агрефения . Не исключено все же, что Епифанием, совершавшим паломничество в Святую землю после 1370 г. и воспользовавшимся для своего «Сказания» незадолго до того написанным «Хождением» Агрефения, был именно Е. П. (странным только для Е. П. кажется начало пути из Великого Новгорода). Ф. Китч допускает, что Е. П. побывал на Афоне еще до написания Слова о житии и учении Стефана Пермского, потому что в приемах «плетения словес», свойственных этому произведению, чувствуется знакомство автора с произведениями сербских и болгарских агиографов XIII—XIV в. (но она не исключает и того, что Е. П. мог познакомиться с ними в Ростове).

В заглавии Похвального слова Сергию Радонежскому Е. П. назван «учеником его». Пахомий Серб в послесловии к Житию Сергия говорит сверх того, что Е. П. «много лет, паче же от самого взраста юности», жил вместе с Троицким игуменом. Более определенно можно сказать только, что в 1380 г. Е. П. был в Троице-Сергиевой лавре и был тогда уже взрослым, грамотным, опытным книжным писцом и графиком, а также склонным к записям летописного характера наблюдательным человеком: сохранился написанный им там в это время Стихирарь — ГБЛ, собр. Тр.-Серг. лавры, № 22 (1999) — с целым рядом содержащих его имя приписок, в том числе о происшествиях 21 сентября 1380, тринадцатого дня после Куликовской битвы (приписки изданы И. И. Срезневским).

Когда умер Сергий Радонежский (1392 г.), Е. П. начал делать записи о нем. Видимо, в 90-х гг. Е. П. переселился в Москву. Но весной 1395 г., в момент смерти в Москве Стефана Пермского, он отсутствовал там. Написанное как будто под свежим впечатлением от смерти Стефана Пермского «Слово о житии и учении святого отца нашего Стефана, бывшаго в Перми епископа» принято датировать 1390-ми гг. Но твердых оснований для такой датировки, исключающей начало XV в., нет. Е. П. пишет, что он старательно повсюду собирал сведения о Стефане и составлял собственные воспоминания. Эти свои расспросы Е. П. вел и писал, очевидно, в Москве, в Пермь не ездя (иначе, я думаю, он об этом сказал бы). Себя он называет в тексте «худым и недостойным убогим иноком», «иноком списающим», в позднейшем же заглавии назван «преподобным в священноинокых»; так что возможно, что в священники он был рукоположен позже написания «Слова о житии и учении» Стефана Пермского. Е. П. отмечает, что взялся за работу над этим «Словом» с большой охотой, «желанием обдержим... и любовию подвизаем», что и подтверждает очень живая и хроматически богатая тональность произведения и авторская щедрость на разные, казалось бы, необязательные экскурсы (например, о месяце марте, об алфавитах, о развитии греческой азбуки). Местами в его тексте сквозит ирония (над собой, над церковными карьеристами, над волхвом Памом). В свою речь и в речь своих персонажей, в том числе язычников, Е. П. обильно вкладывает библейские выражения.

Всего в «Слове о житии и учении» Стефана Пермского насчитывается 340 цитат, из которых 158 — из Псалтири. Иногда Е. П. составляет очень длинные цепи из одних цитат. Замечено (Ф. Вигзелл), что цитирует он при этом не буквально точно, по памяти, не боясь изменять грамматическое лицо, если это ему зачем-то нужно, и свободно приспосабливать цитируемый текст к своему ритму речи, не поступаясь, однако же, его смыслом. Иногда в тексте Е. П. встречаются как бы пословицы («Видение бо есть вернейши слышаниа», «акы на воду сеяв»). Во вкусе Е. П. игра словами вроде «...епископ “посетитель” наричется, — и посетителя посетила смерть». Он очень внимателен к оттенкам и смысловой, и звуковой, музыкальной стороны слова и иногда, будучи как бы остановлен каким-то словом или вспыхнувшим чувством, вдруг пускается в искусные вариации на тему этого слова и как бы не может остановиться. Образцы такого рода риторических вариаций, восходящих к античному приему «Горгиевой схемы», Е. П. мог видеть как в переводной литературе, так и в оригинальной южнославянской (например, в Житии св. Симеона, написанном в XIII в. сербом Доментианом, и в произведениях так называемой тырновской школы патриарха Евфимия).

Е. П. пишет о себе — конечно, риторически-самоуничижительно — как о неуче с точки зрения античной образованности, но широкое использование им восходящих к античности приемов искусства слова показывает, что он прошел хорошую риторическую школу либо в ростовском «Затворе», либо у южных славян, либо в Византии у греков. Используя, например, прием гомеотелевтона (созвучия окончаний) и гомеоптотона (равнопадежья), откровенно ритмизуя при этом текст, он создает без всякого перехода от обычной прозы, в прозаическом окружении, периоды, приближающиеся, на современный взгляд, к стихотворным. Такого рода панегирические медитации (В. П. Зубов, О. Ф. Коновалова сравнивают их с книжным художественным орнаментом) находятся обычно в тех местах, где речь касается чего-то, возбуждающего у автора чувство вечного, невыразимое обычными словесными средствами. Подобные периоды бывают перенасыщены метафорами, эпитетами, сравнениями. Причем при сравнениях (отмечает О. Ф. Коновалова) имеется в виду обычно не реальное сходство чего-то с объектом речи, а библейское по происхождению символическое значение предмета. Синонимы, метафорические эпитеты, сравнения иногда выстраиваются, как и цитаты из Писания, в длинные цепи. Именно «Слово о житии и учении» Стефана Пермского в первую очередь позволяет говорить о Е. П. как о русском писателе, в творчестве которого стиль «плетения словес» достиг наивысшего развития.

По композиции «Слово о житии и учении» делится на введение, основное повествование и риторическое завершение. Основное повествование членится на 17 главок, каждая со своим названием («Молитва», «О церкви Пермстей», «Поучение», «О прении волхва» и др.). Заключительный раздел в свою очередь имеет четыре части: «Плачь пермьскых людей», «Плачь церкви Пермьскиа, егда овдове и плакася по епископе си», «Молитва за церковь» и «Плачеве и похвала инока списающа». Из них «Плачь пермьскых людей» содержит наибольшее количество конкретных исторических сведений и наиболее близок к летописным плачам. В «Плаче церкви» сильнее фольклорные мотивы типа похоронных плачей вдов и невест. В целом в этой заключительной части Слова различают три стилистических слоя: фольклорный, летописный и традиционный для житий похвальный. Композиция Слова со всеми ее особенностями принадлежит, судя по всему, самому Е. П.: предшественников и последователей этого Слова по композиции среди греческих и славянских житий не обнаружено.

Будучи выдающимся произведением по своим литературным качествам, Слово о Стефане Пермском является также ценнейшим историческим источником. Наряду со сведениями о личности Стефана Пермского оно содержит важные материалы этнографического, историко-культурного и исторического характера о тогдашней Перми, о ее взаимоотношениях с Москвой, о политическом кругозоре и эсхатологических представлениях самого автора и его окружения. Примечательно это «Слово» отсутствием в его содержании каких бы то ни было чудес. При том, однако же, оно ни в коем случае не являет собой и биографию в современном смысле слова. Лишь мимоходом, например, мы узнаем, что Стефан был хорошо знаком с великим князем Василием I Дмитриевичем и митрополитом Киприаном и пользовался их любовью, но когда и как он с ними познакомился — неизвестно; также между прочим — из плача пермских людей — становится известно, что какие-то москвичи уничижительно звали Стефана Храпом, но как возникло и с чем связано это прозвище, — тоже неизвестно. Главное, на чем сосредоточивает Е. П. внимание, — это учеба Стефана, его умственные качества и его труды по созданию пермской грамоты и пермской церкви. Е. П. хвалит Стефана за упорность в учении, отмечая, что тот, обладая острым и быстрым умом, тем не менее мог долго вникать в каждое слово изучаемого текста, но при этом быстро, искусно, красиво и трудолюбиво писал книги. Е. П. отмечает с похвалой, что Стефан научился всей внешней философии и книжной мудрости, что он знал греческий и пермский языки; что он создал новый письменный язык, пермскую грамоту, и перевел книги с русского и греческого языков на пермский и обучил этой грамоте по этим книгам пермяков; что он научил их петь гимны на пермском языке; что он спасал их от голода, привозя хлеб из Вологды; за то, наконец, что он защищал свою паству от жестокостей московской администрации и от новгородских разбойников.

«Слово о житии и учении» Стефана Пермского дошло до нас в рукописях и в полном виде (старейший или один из старейших списков — ГПБ, собр. Вяземского, № 10, 1480 г.; всего известно около двадцати списков XV—XVII вв.), и в так или иначе сокращенном, в том числе кратком проложном (всего известно более тридцати списков по-разному сокращенного текста Слова). В XVI в. митрополит Макарий включил «Слово о житии и учении» в Великие Минеи Четии под 26 апреля (Успенский список: ГИМ, Синод. собр., № 986, л. 370—410).

Живя в Москве, Е. П. был знаком с Феофаном Греком, любил к нему ходить беседовать, и тот, как он пишет, «великую к моей худости любовь имеяше». В 1408 г., во время нашествия Едигея, Е. П. со своими книгами бежал в Тверь, где нашел покровителя и собеседника в лице архимандрита Спасо-Афанасьева монастыря Корнилия, в схиме Кирилла. Спустя шесть лет архимандрит Кирилл вспомнил о виденных им в Евангелии Е. П. четырех необычных миниатюрах с изображением константинопольского храма святой Софии («воспомянул ми в минувшую зиму», — пишет Е. П.). В ответ на это в 1415 г. Е. П. и написал ему свое послание, сохранившееся в единственном списке — ГПБ, Солов. собр., № 1474/15, л. 130—132 (XVII—XVIII вв.). В этом послании или отрывке, озаглавленном «Выписано из послания иеромонаха Епифания, писавшего к некоему другу своему Кириллу», речь идет о Феофане Греке как об авторе рисунка, скопированного Е. П. в своем Евангелии и заинтересовавшего Кирилла. Е. П. высоко оценивает ум, образованность Феофана и его искусство. Только из этого послания известно, что Феофан Грек расписал более сорока каменных церквей в Константинополе, Халкидоне, Галате, Кафе, Великом и Нижнем Новгородах, в Москве, а также «каменную стену» (казну, полагает Н. К. Голейзовский) у князя Владимира Андреевича к терем у великого князя Василия Дмитриевича. Е. П. отмечает также необычайную свободу поведения художника во время творчества, — что он, работая, никогда не смотрел на образцы, беспрестанно ходил и беседовал, причем ум его не отвлекался от его живописи. При этом Е. П. иронизирует над скованностью и неуверенностью «нециих наших» иконописцев, неспособных оторваться от образцов. В этом письме Е. П. между прочим называет себя «изографом», а из того факта, что он скопировал рисунок Феофана Грека, ясно, что по крайней мере книжным графиком-миниатюристом он был.

В 1415 г. Е. П. уже не жил в Москве («егда живях на Москве», — пишет он в послании Кириллу Тверскому). Скорее всего он уже вернулся тогда в Троице-Сергиеву лавру, так как в 1418 г. закончил требовавшую его присутствия там работу над житием основателя лавры, Сергия Радонежского (в начале этого жития Е. П. отмечает: «…таковый святый старець пречюдный и предобрый отнеле же преставися 26 лет преиде»). Вероятно, в это время, если не ранее, Е. П., как пишет Пахомий Серб, «бе духовник в велицей лавре всему братству».

Житие Сергия Радонежского — еще большее по объему произведение, чем Слово о Стефане Пермском. По композиции оно схоже с тем: основная часть повествования предваряется вступлением и тоже разбита на отдельные главки с особыми названиями (всего их здесь тридцать), а завершается все Житие «Словом похвалным преподобному отцу нашему Сергию. Сътворено бысть учеником его, священноиноком Епифанием». По своей тональности и тематике это житие гораздо ровнее и спокойнее, чем «Слово о житии и учении» Стефана Пермского. Здесь нет таких, как там, экскурсов «в сторону», меньше иронии; почти нет ритмизированных периодов с гомеотелевтонами, гораздо меньше игры со словами и синонимических амплификаций, но все же они есть; нет «плачей», есть в конце лишь «Молитва». Чувствуется, что произведение написано гораздо более спокойным, чем «Слово о житии и учении», человеком. Однако же у них много и общего. Совпадают многие цитаты из Писания, выражения, образы. Сходно критическое отношение к действиям московской администрации на присоединяемых землях. Е. П. обращает здесь иногда прямо-таки пристальное внимание на чувственно воспринимаемую сторону предметов (очень ярки, например, описание полученных в монастыре после голода хлебов и перечисление красочных и роскошных дорогих тканей). Будучи тоже одной из вершин русской агиографии, Житие Сергия Радонежского, как и Слово о Стефане Пермском, является ценнейшим источником сведений о жизни Московской Руси XIV в. Оно содержит большое количество имен, начиная от людей, переселившихся вместе с родителями Сергия из Ростовской области в Радонеж, и кончая митрополитом и великим князем московским, появляющимися в некоторых его эпизодах. В отличие от «Слова о житии и учении» это житие полно чудесами. В середине XV в. дополнил его в части посмертных чудес, но также кое в чем и сократил и перекомпоновал Пахомий Серб. Полагают даже, что Житие не сохранилось в совершенно чистом первоначальном виде. Оно дошло до нас в нескольких редакциях, соотношение которых до сих пор полностью не изучено. В редакции, которую Н. С. Тихонравов считал первоначальной, Ю. Алиссандратос обнаружила симметрическое расположение тем. В XVI в. митрополитом Макарием Житие было включено под 25 сентября в ВМЧ. Оно подвергалось неоднократным переделкам и после Пахомия Серба (подробнее см. в статье «Житие Сергия Радонежского»).

Помимо заканчивающей Житие похвалы Сергию Радонежскому, Е. П. приписывается и вторая похвала Сергию под названием «Слово похвално преподобному игумену Сергию, новому чудотворцу, иже в последних родех в Руси возсиявшему и много исцелениа дарованием от бога приемшаго».

На основании слов Е. П. в Житии Сергия Радонежского о племяннике того Феодоре Ростовском («Прочая же его деаниа инде напишутся, яко убо иного времени подобна требующа слово») можно думать, что он по крайней мере замышлял написать Житие Феодора, но нам оно неизвестно.

К «Слову о житии и учении» Стефана Пермского и к Житию Сергия Радонежского (особенно к Слову) многими чертами близко «Слово о житьи и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича , царя Русьского». Первой это отметила В. П. Адрианова-Перетц, но сама она склонилась к мнению, что автор подражал Е. П. и писал, стало быть, не ранее 20-х гг. XV в. А. А. Шахматов и С. К. Шамбинаго рассматривали Слово как произведение XIV в. А. В. Соловьев остался на этой точке зрения и, сравнив следом за В. П. Адриановой-Перетц литературные приемы двух Слов, пришел к выводу, что оба они написаны одним автором. Он оценил Слово о князе как самое блестящее произведение литературы конца XIV в. и заключил, что Е. П. написал его прежде «Слова о житии и учении» Стефана Пермского. Но М. А. Салмина и М. Ф. Антонова вернулись к точке зрения В. П. Адриановой-Перетц, одна — на том основании, что Слово о Дмитрии Донском впервые появилось, по ее мнению, в так называемом «своде 1448 г.» (гипотетическом источнике Летописей Софийской I и Новгородской IV), другая — потому, что «неопровержимых фактов, свидетельствующих об авторстве одного лица — Епифания», обнаружить она не смогла, но заметила явные стилистические параллели Слову в HIVЛ — в Повести о нашествии Тохтамыша (1382 г.), в философско-поэтическом сопровождении Духовной грамоты митрополита Киприана (1406 г.), в сообщениях о параличе и смерти тверского епископа Арсения (1409 г.) и в предисловии к рассказу о преставлении тверского князя Михаила Александровича (ранее С. А. Богуславский и С. К. Шамбинаго отмечали сходство стиля этого предисловия и сочинений Е. П., см.: История русской литературы. М.; Л., 1945, т. 2, ч. 1, с. 238, 245—246). После этого в тексте Слова было замечено случайно в него попавшее Письмо автора к заказчику, а в композиции этого Письма — черты сходства с композицией произведений Е. П. — Жития Сергия Радонежского и Письма к Кириллу Тверскому; при этом был разъяснен и непонятый ранее период текста Слова, в который вклинилось Письмо; оказалось, что, играя смысловыми планами речи, автор намекает на какое-то связанное с князем зло и дает понять, что предпочитает о нем умолчать. Это место обнаруживает его знакомство с «Диоптрой» Филиппа Пустынника (и тот же ведущий к «Диоптре» прием оказывается использован в поэтическом сопровождении Духовной грамоты митрополита Киприана). Были отмечены также стилистические параллели между надписанными произведениями Е. П. и московской летописью (характеристика Дионисия Суздальского , Повесть о Митяе-Михаиле) и указан случай специфического для Е. П. использования слова «посетитель» в грамоте митрополита Фотия . В итоге оказалось возможным (Г. М. Прохоров), что Е. П. был при митрополите Киприане причастен к ведению московского летописания и выполнял литературные заказы для общерусского свода; в частности, написал «Слово о житьи и о преставлении великого князя» (древнейший вид текста сохранился в списке XV в. в ГПБ, F.IV.603); а при митрополите Фотии выполнял роль писателя-секретаря.

Умер Е. П. не позже 1422 г., времени открытия мощей Сергия Радонежского (об этом он еще не знает).

Изд. : Житие преподобнаго и богоноснаго отца нашего Сергия Радонежского и всея России чудотворца: (По лицевому списку Троице-Сергиевой лавры XVI в.). Сергиев Посад, 1853; Слово о житии и учении святого отца нашего Стефана, бывшего в Перми епископа // ПЛ. СПб., 1862, вып. 4, с. 119—171; Послание Епифания к преподобному Кириллу 1413 г. / Изд. А. И. Никифоровым // ПС, 1863, т. 3, с. 323—328; Срезневский. Памятники, стб. 240—241; Житие и подвизи преподобнаго и богоноснаго отца нашего игумена Сергиа чюдотворца, и малоисповедание от божественых чюдес его, списано учеником его, священноиноком Епифанием // ВМЧ, Сентябрь, дни 25—30. СПб., 1883, стб. 1463—1563; В той же день (25 сентября) Слово похвально преподобному отцю нашему Сергию, сотворено бысть учеником его, священноиноком Епифанием // Там же, стб. 1563—1578; Житие преподобного и богоносного отца нашего Сергия чудотворца и Похвальное ему слово, написанные учеником его Епифанием в XV в. / Сообщил архим. Леонид. Печатаются по Троицким спискам XVI в. с разночтениями из Синодального списка Макарьевских Четиих-Миней. СПб., 1885 (ПДПИ, № 58); Сказание Епифания мниха о пути к Иерусалиму под ред. архим. Леонида // ППС, СПб., 1887, т. 5, вып. 3 (15), с. I—III, 3—6; Тихонравов Н. С. Древние Жития преподобного Сергия Радонежского. М., 1892 (2-е изд. М., 1916; репринт: Die Legenden des heiligen Sergij von Radonež. Nachdruck der Ausgabe von Tichonravov. Mit einer Einleitung und einer Inhaltsübersicht von L. Müller. München, 1967); Житие св. Стефана, епископа Пермского написанное Епифанием Премудрым / Изд. Археограф. ком., под ред. В. Г. Дружинина. СПб., 1897 (переизд. с введ. Д. Чижевского: Apophoreta Slavica. The-Hague, 2, 1959); Месяца апреля 26 день. Преподобнаго во священноиноких отца нашего Епифаниа счинено бысть Слово о житии и учении святаго отца нашего Стефана, бывшаго в Перми епископа // ВМЧ, Апрель, дни 22—30. М., 1915, стб. 988—1109; Грабарь И. Э. 1) Феофан Грек // Казан. музейн. вестн., 1922, № 1, с. 5—6; 2) Феофан Грек: (Очерк из истории древнерусской живописи) // О древнерусском искусстве. М., 1966, с. 78—82; Письмо Епифания к другу своему Кириллу / Пер. с др.-рус. и ком. А. И. Некрасова // Мастера искусства об искусстве. Т. 4. Избранные отрывки из писем, дневников, речей и трактатов. М.; Л., 1937, с. 15—18; Епифаний Премудрый: Перевод с др.-рус. И. Г. Добродомова / Сост., предисл. и примеч. Н. К. Голейзовского // Мастера искусства об искусстве. Т. 6. Избранные отрывки из писем, дневников, речей и трактатов. М., 1969, с. 26—30; Строков А., Богусевич В. Новгород Великий. Л., 1939, с. 108—110; Лазарев В. Н. Феофан Грек и его школа. М., 1961, с. 113—114; Послание Епифания Кириллу Тверскому / Подг. текста, пер. на соврем. рус. яз. и ком. О. А. Белобровой // Изборник: (Сборник произведений литературы Древней Руси). М., 1969, с. 398—403, 750—751; Житие преподобнаго и богоноснаго отца нашего, игумена Сергиа чюдотворца. Списано бысть от Премудрейшаго Епифаниа / Подг. текста и ком. Д. М. Буланина, пер. на соврем. рус. яз. М. Ф. Антоновой и Д. М. Буланина // ПЛДР. XIV — сер. XV в. М., 1981, с. 256—429, 570—579; Выписано из послания иеромонаха Епифания, писавшаго к некоему другу своему Кириллу / Подг. текста, пер. на соврем. рус. яз. и ком. О. А. Белобровой // Там же, с. 444—447, 581—582.

Лит. : Филарет. Обзор. Харьков, 1859, с. 119—120; Ключевский В. О. 1) Образцовые писатели русских житий в XV в. — ПО, 1870, № 8, с. 188—208; 2) Древнерусские жития, с. 88—132, 247, 351; Арсений и Иларий. Описание славянских рук. б-ки Св.-Троиц. Сергиевой лавры. М., 1878, ч. 1, с. 36—37: Барсуков. Источники агиографии, стб. 511—521, 544—548; Леонид [Кавелин]. Сведение о славянских рукописях, поступивших из книгохранилища Св. Троице-Сергиевой лавры в библиотеку Троицкой духовной семинарии в 1747 г. М., 1887, вып. 1, с. 22, 49, 75; М., 1887, вып. 2, с. 40, 41, 105; Белокуров С. А. Преподобный Сергий Радонежский и Троице-Сергиева лавра в русской литературе. М., 1892; Зелинский И. Епифаний Премудрый как автор житий // Тр. Киев. дух. акад., 1897, № 3, с. 230—232; Чуриловский И. Ф. Записки о рукописях Чудовского монастыря, содержащих Житие Стефана Пермского // ЛЗАК, 1901, т. 12, Извлечения из протоколов, с. 32—36; Епифаний Премудрый // ПБЭ. Пг., 1905, т. 5, стб. 483—484; Голубинский Е. Е. Преподобный Сергий Радонежский и созданная им Троицкая лавра. 2-е изд. М., 1909; Седельников А. Д. Из области литературного общения в начале XV в.: (Кирилл Тверской и Епифаний «Московский») // ИОРЯС. Л., 1926, т. 31, с. 159—176; Мартюшев А. М. «Епифаниева» повесть как исторический документ о коми народе: (Матер. к истории коми народа) // Зап. О-ва изуч. Коми края. Усть-Сысольск, 1929, вып. 2, с. 12—34; История русской литературы. М.; Л., 1945, т. 2, ч. 1, с. 235—238; Адрианова-Перетц В. П. Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русьскаго // ТОДРЛ. М.; Л., 1947, т. 5, с. 82—89, 91; Борисевич Л. С. 1) Памятники московской литературы XIV — начала XV в. (1326—1418). Автореф. канд. дис. Тюмень, 1951; 2) Политические тенденции в московских «житиях» XIV в. // Учен. зап. Шахтин. пед. ин-та, 1957, т. 2, вып. 1, с. 53—63; Зубов В. П. Епифаний Премудрый и Пахомий Серб: К вопросу о редакциях Жития Сергия Радонежского // ТОДРЛ. М.; Л., 1953, т. 9, с. 145—158; Лазарев В. Н. Живопись и скульптура Новгорода: XIV век // История русского искусства. М., 1954, т. 2, с. 150—154; Лихачев Д. С. 1) Изображение людей в житийной литературе конца XIV—XV в. // ТОДРЛ. М.; Л., 1956, т. 12, с. 105—115; 2) Человек в литературе Древней Руси. М.; Л., 1958, с. 80—103; 2-е изд. М., 1970, с. 72—92; 3) Некоторые задачи изучения второго южнославянского влияния в России. М., 1958 (то же в кн.: Исследования по славянскому литературоведению и фольклористике. М., 1960, с. 95—151); 4) Культура Руси времени Андрея Рублева и Епифания Премудрого (конец XIV — начало XV в.). М.; Л., 1962; 5) Предвозрождение на Руси в конце XIV — первой половине XV в. // Литература эпохи Возрождения и проблемы всемирной литературы. М., 1967, с. 136—182; Воронин Н. Н. 1) Литературные источники в творчестве древнерусских зодчих // ТОДРЛ. М.; Л., 1957, т. 13, с. 364—374; 2) Зодчество Северо-Восточной Руси XII—XV вв. Т. 2. XIII—XV столетия. М., 1962, с. 184, 415—420; Коновалова О. Ф. 1) К вопросу о литературной позиции писателя конца XIV в. // ТОДРЛ. М.; Л., 1958, т. 14, с. 205—211; 2) Сравнение как литературный прием в Житии Стефана Пермского, написанном Епифанием Премудрым: (Из наблюдений над стилем панегирической литературы XIV—XV вв.) // Сборник статей по методике преподавания иностранных языков и филологии. Каф. иностр. яз. и филол. Ленингр. технол. ин-та холодильной промышленности. Л., 1963, вып. 1, с. 117—137; 3) Похвальное слово в «Житии Стефана Пермского»: (Форма и некоторые стилистические особенности) // Там же. Л., 1965, вып. 2, с. 98—111; 4) «Плетение словес» и плетеный орнамент конца XIV в.: (К вопросу о соотнесении) // ТОДРЛ. М.; Л., 1966, т. 22, с. 101—111; 5) Принцип отбора фактических сведений в Житии Стефана Пермского // ТОДРЛ. М.; Л., 1969, т. 24, с. 136—139; 6) Об одном типе амплификации в Житии Стефана Пермского // ТОДРЛ. М.; Л., 1970, т. 25, с. 73—80; 7) Панегирический стиль русской литературы конца XIV — начала XV в.: (На материале Жития Стефана Пермского, написанного Епифанием Премудрым. Автореф. канд. дис. Л., 1970; 8) Изобразительные и эмоциональные функции эпитета в Житии Стефана Пермского // ТОДРЛ. Л., 1974, т. 28, с. 325—334; 9) Конструктивное и стилистическое применение цитат в Житии Стефана Пермского, написанном Епифанием Премудрым // Zeitschrift für Slawistik, 1979, Bd 24, Heft 4, S. 500—509; 10) К вопросу о традиционной схеме и сюжетном повествовании в Житии Стефана Пермского, написанном Епифанием Премудрым // Wissenschaftliche Zeitschrift der Ernst-Moritz-Arndt-Universitat Greifswald, 1982, Jhrg 31, H. 1, S. 27—29; Соловьев А. В. Епифаний Премудрый как автор «Слова о житии и преставлении великаго князя Дмитрия Ивановича, царя русьскаго» // ТОДРЛ. М.; Л., 1961, т. 17, с. 85—106; Dane М . М . Epiphanius’ Image of St. Stefan // Canadian Slavonic Papers. Toronto, 1961, t. 5, p. 72—86; Будовниц . Словарь, с. 71, 102, 237; Голейзовский Н. К. 1) Заметки о творчестве Феофана Грека // ВВ. М., 1964, т. 24, с. 139—149; 2) Епифаний Премудрый о фресках Феофана Грека в Москве // Там же, М., 1973, т. 35, с. 221—225; Дмитриев Л. А. 1) Нерешенные вопросы происхождения и истории экспрессивно-эмоционального стиля XV в. // ТОДРЛ. М.; Л., 1964, т. 20, с. 72—89; 2) Сюжетное повествование в житийных памятниках конца XIII—XV вв. // Истоки русской беллетристики. Л., 1970, с. 208—262; Лотман Ю. М. Лекции по структуральной поэтике. Вып. 1. Введение, теория стиха. Тарту, 1964 (Учен. зап. Тарт. унив., вып. 160. Тр. по знаковым системам, т. 1), с. 75—76; М uli ć М. Pletenije sloves i hesihasum. — Radovi Zavoda za slavensku filologiju. Zagreb, 1965, t. 7, s. 141—156; Белоброва О. А. О некоторых изображениях Епифания Премудрого и их литературных источниках // ТОДРЛ. М.; Л., 1966, т. 22, с. 91—100; Vaillant A. Notes sur la Vie d’Etienne de Perm // Revue des études slaves, 1966, t. 45, p. 33—37; Holthusen J. Epifanij Premudryj und Gregor von Nyssa (Ein Beitrag zur Erforschung der enkomiastischen Literatur bei den Slaven) // Festschrift für Margarete Woltner zum 70. Geburstag. Heidelberg, 1967, S. 64—82; Флоря Б. Н. Коми-Вымская летопись // Новое о прошлом нашей страны. М., 1967, с. 218—231; М ans о n J. P. Studies in Russian Hagiography During the Period of the Second South Slavic Influence. Ph. D. Dissertation, Harvard University, 1968; Салмина М. А. «Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русьскаго» // ТОДРЛ. М.; Л., 1970, т. 25, с. 81—104; Wigz е ll F. 1) Цитаты из книг Священного писания в сочинениях Епифания Премудрого // ТОДРЛ, Л., 1971, т. 26, с. 232—243; 2) Convention and Originality in the Life of Stefan of Perm: a Stilistic Analysis // Slavonic and East European Review, London, 1971, vol. 49, N 116, July, p. 339—355; Appel O. Die Vita des hl. Sergij von Radonež: Untersuchungen zur Textgeschichte. München, 1972; Гри x ин В. А. 1) Принципы воплощения нравственного идеала в сочинениях Епифания Премудрого // Вестн. Моск. унив. Филол., 1973, № 4, с. 15—23; 2) Сюжет и авторские принципы повествования в агиографических произведениях Епифания Премудрого // Сб. статей аспирантов и соискателей: Филол. сб. Мин. высшего и среднего специального образования. Каз. ССР, 1973, № 12, с. 79—86; 3) Проблемы стиля древнерусской агиографии XIV—XV вв. М., 1974; 4) Творчество Епифания Премудрого и его место в древнерусской культуре конца XIV — начала XV в. Автореф. канд. дис. М., 1974; 5) Жанровое своеобразие агиографических сочинений Епифания Премудрого // Проблемы типологии и истории русской литературы. Пермь, 1976 (Учен. зап. Прм. ун-та, т. 304), с. 193—213; Антонова М. Ф. 1) «Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русьскаго»: (Вопросы атрибуции и жанра) // ТОДРЛ. Л., 1974, т. 28, с. 140—154; 2) Некоторые особенности стиля Жития Стефана Пермского // ТОДРЛ. Л., 1979, т. 34, с. 127—133; 3) Кирилл Туровский и Епифаний Премудрый // ТОДРЛ. Л., 1981, т. 36, с. 223—227; Петканова-Тотева Д. Нови черти на похвалното слово през XIV—XV в. // Търновска книжовна школа, 1371—1391. София, 1974, с. 89—112; К it с h F. М . The Literary Style of Epifanij Premudryj Pletenije sloves. München, 1976; Поп Р . Несколько замечаний о литературном методе Епифания Премудрого // Культурное наследие Древней Руси. М., 1976, с. 88—94; Zi о lk о wski М . С . The Style and Autorschip of the Discourse on Dmitrij Ivanovic Donskoj. Ph. D. Dissertation, Yale University, 1978; Alissandratos J. 1) Medieval Slavic and Patristic Eulogies. Firenze, 1982, p. 40—42, 68—69, 72—73, 80—88, 101; 2) Симметрическое расположение эпизодов одной редакции «Жития Сергия Радонежского» // American Contributions to the Ninth International Congress of Slavists, Kiev, September 1983. Vol. 2. Literature, Poetics, History. Columbus, Ohio, 1983, p. 7—17; 3) Следы патриотических типов похвал в Житии Стефана Пермского // Древнерусская литература. Источниковедение. Л., 1984, с. 64—74; Прохоров Г. М. 1) Непонятный текст и Письмо к заказчику в «Слове о житьи и о преставлении великаго князя Дмитрия Ивановича, царя Рускаго» // ТОДРЛ. Л., 1985, т. 40, с. 229—247; 2) Епифаний Премудрый // Там же, с. 77—91 (совместно с Н. Ф. Дробленковой); Памятники переводной и русской литературы XIV—XV вв. Л., 1987, с. 92—102, 110—120, 150—154.

Доп. : Байчева М. 1) Канонът и природата в агиографията през XIV—XV в.: (Григорий Цамблак и Епифаний Премъдри) // Търновска книжовна школа. София, 1984, т. 3, Григорий Цамблак: Живот и творчество, с. 151—160; 2) Проблемът за светския подвиг на героите в «Похвално слово за Евтимий» от Григорий Цамблак и «Житие на Стефан Пермски» от Епифаний Премъдри // Там же. София, 1985, т. 4; Културно развитие на Българската държава. Краят на XII—XIV в., с. 41—46.

Н. Ф. Дробленкова (библиография), Г. М. Прохоров

Благодаря учебникам истории многие из нас знают о прославленных в веках людях, например, о великих полководцах, политиках и учёных. Но, к великому сожалению, школа даёт лишь крохотную толику знаний о тех деятелях, которые пронесли через свою жизнь мудрость и доброту, а также увековечили исторические факты.

Предлагаем исправить это и узнать о поистине великом человеке, который людям набожным и воцерковленным известен как преподобный Епифаний Премудрый (фото неканонизированного святого, к сожалению, за давностью лет не существует). Он - автор биографических текстов о выдающихся людях своего времени, участвовал в летописании значимых событий той эпохи и, вероятнее всего, имел влияние в высшем обществе. Житие Епифания Премудрого, краткое содержание его литературных трудов, которые чудом уцелели до наших дней, описаны в этой статье.

Без даты рождения

Достоверное неизвестно, когда именно родился Епифаний Премудрый. Биография монаха содержит достаточно скудные и порой неточные сведения: жил преподобный Епифаний во второй половине 14 века, поэтому неудивительно, что спустя столько сотен лет после его смерти об этом умнейшем человеке осталось так мало информации. Однако всё же имеются по крупицам собранные факты, которые из разрозненных кусочков складываются в определённую историю жизни монаха Епифания.

Одарённый послушник

Распространенно мнение, что житие Епифания Премудрого началось в Ростове. Свой духовный путь юный Епифаний начал в родном городе, в монастыре Св. Григория Богослова, особенностью которого являлось то, что богослужения там велись на двух языках: церковнославянском и греческом.

Помимо билингвистического уклона монастырь славился великолепной библиотекой, содержащей огромное множество книг, написанных на разных языках. Пытливый ум и неуёмная жажда знаний трудолюбивого послушника привели к тому, что он часами просиживал над фолиантами, изучая различные языки, а также хронографы, лествицу, библейские тексты, историческую византийскую и древнерусскую литературу.

Огромную роль в образовании Епифания сыграло тесное общение со Стефаном Пермским - будущим святителем, служившим при том же монастыре. Начитанность и широкий кругозор - одни из причин того, почему Епифаний был назван Премудрым.

Ветер странствий

Помимо книг Епифаний черпал знания в своих странствиях. Сохранились сведения о том, что монах очень много путешествовал по миру: был в Константинополе, совершил паломничество на гору Афон в Иерусалиме, а также часто наезжал в Москву и в другие русские города и веси. Доказательством путешествия в Иерусалим служит труд «Сказания Епифания мниха о пути в град святой Иерусалим». По всей видимости, знания, полученные монахом в экспедициях, также могут служить ответом на вопрос о том, почему Епифаний был назван Премудрым.

Грамотник Троицкого монастыря

По окончании обучения в монастыре Святого Георгия Богослова житие Епифания Премудрого продолжилось под Москвой. В 1380 году он перевёлся в Троицкой монастырь и поступил к знаменитому на Руси подвижнику - Сергию Радонежскому - в ученики. В этом монастыре Епифаний значился грамотником и вёл активную книгописательскую деятельность. Свидетельством данного факта является то, что в кипе рукописей Сергиево-Троицкой Лавры содержится написанный им «Стихирарь» со множеством приписок и пометок с его именем.

Литература и рисование

В 1392 году, после смерти его наставника и духовного отца Сергия Радонежского, житие Епифания Премудрого претерпевает существенные изменения: он переводится в Москву под руководство митрополита Киприана, где знакомится с художником Феофаном Греком, с которым впоследствии его будут связывать долгие дружеские отношения. Художник и его работы произвели на монаха настолько неизгладимое впечатление и привели в такой неописуемый восторг, что Епифаний и сам начал понемногу рисовать.

Слово о Стефане Пермском

Весной 1396 года скончался благоприятель инока-летописца епископ Стефан Пермский. И спустя некоторое время одержимый желанием поведать миру о деяниях святителя написал Епифаний Премудрый «Житие Стефана Пермского». Это произведение - не подробная биография, а традиционное церковно-поучительное описание всех благодеяний епископа Пермского: Епифаний прославляет Стефана как святого, который создал пермскую азбуку, обратил язычников в христианскую веру, сокрушил идолов и построил христианские церкви на землях

Подвиги Стефана Пермского на христианском поприще Епифаний приравнивает к историческим событиям, ведь помимо превосходных литературных качеств «Житие Стефана Пермского» - это бесценный исторический источник, потому что кроме личности епископа Стефана оно содержит архиважные факты, связанные с этнографией, культурой и историей тех давних времён и событий, происходящих в Перми, о ее связях с Москвой и о политической ситуации в целом. Незаурядно и то, что в указанном литературном произведении отсутствуют какие-либо чудеса.

Современникам довольно трудно даётся чтение трудов Епифания Премудрого. Вот несколько слов, которые часто присутствуют в сказаниях Епифания:

• бе убо родом русин;
• полунощныя, глаголемыя;
• от родителя нарочиту;
• клирик великыя;
• такоже кристианы.

По прошествии времени летописный труд, грамотность и мастерство слова инока высоко оценили учёные мужи. Это ещё одна причина того, почему Епифаний был назван Премудрым.

Бегство в Тверь

В 1408 году случилось страшное: на Москву напал одержимый войной жестокий хан Едигей со своим войском. Житие богобоязненного Епифания Премудрого делает крутой поворот: скромный книгописец бежит в Тверь, не забыв прихватить свои труды. В Твери Епифания приютил архимандрит Спасо-Афанасьевого монастыря Корнилий (в миру - Кирилл).

Монах Епифаний прожил в Твери целых 6 лет, и за эти годы крепко сдружился с Корнилием. Именно Епифаний рассказал архимандриту о творчестве высоко отзываясь о работах художника. Епифаний поведал Кириллу о том, что Феофан расписал около 40 церквей и несколько строений в Константинополе, Кафе, Халкидоне, Москве и Великом Новгороде. В своих письмах к архимандриту Епифаний также называет себя изографом, то есть книжным графиком, и отмечает то, что его рисунки - это лишь копия творчества Феофана Грека.

Родная обитель

В 1414 году Епифаний Премудрый вновь вернулся в родные пенаты - в Троицкий монастырь, который к тому времени стал называться Троицко-Сергиевским (в честь Сергия Радонежского). Несмотря на работу над жизнеописанием Стефана Пермского, а также на длительное существование вдали от родного монастыря, Епифаний продолжает делать записи и документировать факты деяний своего наставника из Григорьевского монастыря, собирая в одно целое сведения очевидцев и свои собственные наблюдения. И в 1418 году написал Епифаний Премудрый «Житие Сергия Радонежского». На это ему понадобилось долгих 20 лет. Для более быстрого написания монаху не хватало сведений и... смелости.

Слово о Сергии Радонежском

«Житие Сергия Радонежского» - ещё более объёмный труд, нежели «Слово о житии и учении святого отца нашего Стефана, бывшого в Перми епископа». Он разнится с первым «Житием» изобилием биографических фактов из жизни Сергия Радонежского, а также отличается более чёткой последовательностью хронологических событий. Особо стоит отметить вписанный в это «Житие» исторический факт, касающийся битвы князя Дмитрия Донского с татарским войском жестокого хана Мамая. Именно Сергий Радонежский благословил князя на этот воинственный поход.

Оба «Жития» - это размышления Епифания Премудрого о сложных судьбах главных героев, об их эмоциях и чувствах. Труды Епифания насыщены сложными эпитетами, витиеватыми фразами, разнообразными синонимами и аллегориями. Сам автор называет своё изложение мыслей не иначе как «словесная паутина».

Вот наиболее часто встречающиеся слова Епифания Премудрого, взятые из «Жития Сергия Радонежского»:

• яко бысть;
• шестых седмицъ;
• четверодесятный день;
• принесоста младенецъ;
• въздающе;
• яко же и приаста;
• купно же;
• иереиви повелевающа.

Возможно, именно такой необычный способ книгописания даёт ответ на вопрос о том, почему Епифаний был назван Премудрым.

Ещё одна известная версия «Жития Сергия Радонежского» в наше время существует благодаря переработке афонского монаха Пахомия Серба, жившего в Троице-Сергиевом монастыре в период с 1440 по 1459 год. Именно он создал новый вариант «Жития» после того как преподобного Сергия Радонежского канонизировали. Пахомий Серб изменил стиль и дополнил труд Епифания Премудрого повествованием об обретении мощей Преподобного, а также описал посмертные чудеса, сотворённые Сергием Радонежским свыше.

Без даты смерти

Так же, как неизвестна дата рождения Епифания Премудрого, не установлена и точная дата его смерти. Разные источники утверждают, что книгописец вознёсся на небеса в промежуток между 1418 и 1419 годами. Предполагаемый месяц кончины - октябрь.

День памяти Епифания Премудрого - 14 июня. На сегодняшний момент он не причислен к то есть не канонизирован. Но, скорее всего, это лишь дело времени...