Реале дж антисери д западная философия. Название: Западная философия от истоков до наших дней

Философия и творчество Вольтера

Антисери Д., Реале Дж. Западная философия от истоков до наших дней
http://polbu.ru/antiseri_westphilosophy/

Жизнь и творчество Вольтера

"Великий драматический дар Вольтера сравним с греческим по масштабу таланта и многообразию интересов мятежной души, рожденной для глубочайших трагических потрясений. Он добился того, чего не достиг ни один немец, ибо природа французов намного ближе, чем у немцев, к греческой; поэтому он явился последним великим писателем, который, говоря языком прозы, слышал, как грек, обладал художественным сознанием грека, простотой и изяществом грека". Так оценивал Вольтера Фридрих Ницше. Вольфганг Гёте полагал, что "именно Вольтер способствовал формированию таких личностей, как Дидро, Д"Аламбер, Бомарше и др., поскольку, чтобы представлять собою что-то по сравнению с ним, необходимо обладать очень многими достоинствами". И действительно, саркастической прозой, острым и элегантным стилем, страстью к справедливости и беспредельной терпимостью, со своим смехом и неистовыми вспышками Вольтер стал эмблемой культуры эпохи Просвещения.

Франсуа Мари Аруэ (известный под псевдонимом Вольтер) родился в 1694 г. в Париже в семье богатого нотариуса. Он воспитывался в доме крестного отца, аббата Шатонефа, а в 1704 г. учился в аристократическом иезуитском колледже Людовика Великого. Уже в это время он проявил живой ум и способности, но, получив наследство, покинул колледж и начал изучать право; в то же время он сблизился с кругом молодых вольнодумцев. В 1713 г. он едет в Голландию в качестве секретаря маркиза де Шатонефа (брата своего крестного), назначенного в эту страну послом Франции. Но вскоре пылкий роман Вольтера с юной протестанткой вынудил его встревоженных родственников отозвать юношу в Париж. За два вольнодумных и неуважительных по отношению к регенту стихотворения он сослан в Сюлли-на-Луаре, а по возвращении в Париж заключен в Бастилию на целых 11 месяцев (с мая 1717 по апрель 1718 г.).

Находясь в тюрьме, Вольтер написал трагедию "Эдип", которая была поставлена в 1718 г. и имела огромный успех. В 1723 г. он напечатал эпическую поэму о Лиге, написанную в честь Генриха IV, позднее, в 1728 г., она опубликована под названием "Генриада". Некий дворянин, кавалер де Роган, оскорбленный сарказмом Вольтера, приказал своим слугам жестоко избить его палками. Это случилось в 1726 г. Вольтер вызвал на дуэль кавалера де Рогана, но тот сумел добиться вторичного заключения писателя в Бастилию.

После тюрьмы Вольтер был выслан из Франции и три года, с 1726 по 1729 г. жил в Лондоне. В Англии лорд Болингброк ввел его в круг самых образованных людей английского общества: Вольтер общался с Беркли, Свифтом, Попом и другими английскими учеными. Он внимательно изучает английские политические учреждения и философские учения Локка и Ньютона, а затем их углубляет. "Труды Локка познакомили его с философией, книги Свифта явились образцом, работы Ньютона снабдили научной теорией. Бастилия вдохновила его жаждой обновления общества, но Англия показала, что такое общество может существовать" (А. Моруа).

Результатом его пребывания в Англии стали "Философские письма" (иначе называемые "Английскими письмами"), опубликованные в 1733 г. на английском языке, а в 1734 г. - на французском (напечатанные в Голландии и подпольно распространявшиеся во Франции). Излагая свои впечатления об Англии, Вольтер обличал царившие во Франции феодальные порядки, религиозную нетерпимость и мракобесие. Он противопоставляет гражданские свободы в Англии французскому политическому абсолютизму, излагает принципы эмпирической философии Бэкона, Локка и Ньютона, сравнивает научные теории Ньютона и Декарта.

Разумеется, Вольтер не отрицает математических заслуг Декарта, но считает, что тот "создал философию, похожую на хороший роман: все кажется правдоподобным, но ничто не является истинным. Декарт, однако, ошибался, применяя последовательно строгие методы; он разрушил нелепые фантазии, которыми в течение двух тысячелетий забивала себе голову молодежь; он научил своих современников здраво рассуждать и, более того, его критикуя, пользоваться его же оружием. И даже если его труды не были достойно вознаграждены, то важен сам факт, что он учил различать истинное и ложное". По Вольтеру, философия Декарта - "черновик, набросок", а философия Ньютона - "шедевр"; "открытия Ньютона, создавшие ему всемирную славу, заключают в себе систему мироздания, свет, бесконечность в геометрии и, наконец, хронологию, которой он занимался для отдыха".

В свою очередь, Бэкон является "отцом экспериментальной философии". Лорд-канцлер "пока еще не знал природы, но интуитивно предугадал и показал ведущий к ней путь. Он сделал все возможное, чтобы учреждения, созданные для совершенствования человеческого мышления, не продолжали путать философию со всякими сущностями, субстанциальными формами и прочими пустыми словами, свидетельствовавшими о невежестве, замешанном на священных догматах религии". "Возможно, не существовало духа более глубокого и методичного, более логически точного, чем Локк. [...] Разрушив теорию врожденных идей... Локк установил, что все наши идеи, представления поступают к нам от органов чувств; он изучил простые и сложные идеи, отследил сознание человека во всех его процессах, показал, насколько несовершенны языки, на которых говорят люди, и как часто они неправильно используют слова".

Вольтер вернулся из Англии во Францию в 1729 г., а 15 марта 1730 г. умерла актриса Адриенна Лекуврёр, которую из-за профессии запретили хоронить на освященной земле кладбища. Вольтер в "Смерти мадемуазель Лекуврёр" показал разницу между унижением актрисы во Франции и теми почестями, которые воздали своей знаменитой актрисе Энн Олдфилд англичане, похоронив ее в Вестминстере. В 1730 г. Вольтер публикует трагедию "Брут", в 1731 - "Историю Карла XII", в 1732 с триумфом проходит его лучшая трагедия "Заира" (по сюжету отчасти напоминающая "Отелло"). В 1734 г., как уже упоминалось, появились "Английские письма", по приговору парижского парламента книга была сожжена как "противная религии, добрым нравам и власти".

Вольтер бежит из Парижа и скрывается в замке Сире у своей почитательницы и друга маркизы дю Шатле. Тогда и окрепли узы, связывавшие их добрых полтора десятка лет. Именно в Сире сложилось подобие братства, в которое входили такие выдающиеся умы, как Альгаротти, Бернулли, Мопертюи. Для Вольтера период жизни в Сире оказался плодотворным и счастливым: он написал трагедии "Смерть Цезаря" (1735), "Альзира" (1736), "Магомет" (1741), "Меропа" (1745), а также философскую работу "Основы философии Ньютона" (1740). Благодаря поддержке мадам де Помпадур, Вольтер получает прощение двора и приказом короля назначается историографом Франции, а 15 апреля 1746 г. его избирают членом академии. В том же году выходит из печати его философский рассказ "Видение Бабука"; следующие два - "Мемнон" и "Задиг" - появляются соответственно в 1747 и 1748 гг. "Тем временем бывший король Польши Станислав Лещинский стал свидетелем еще одной трагедии, изменившей жизнь Вольтера: мадам дю Шатле пылко влюбилась в молодого и красивого Сен-Ламбера. Потрясенный Вольтер бушевал, но потом - как истинный философ - простил ее. Мадам умерла при родах; горе Вольтера было глубоким и искренним" (А. Моруа).

Мадам дю Шатле умерла в 1749 г., а в 1750 г. Вольтер отправился в Берлин по приглашению прусского короля Фридриха II, стремившегося прослыть просвещенным и предложившего знаменитому писателю пост камергера. Встреченный с большими почестями, Вольтер прожил в Пруссии три года, но едва выбравшись из владений "северного Соломона", жестоко высмеял казарменно-палочный прусский режим в своих "Мемуарах". В период пребывания Вольтера в Пруссии вышло первое издание его книги "Век Людовика XIV" (1751).

В 1755 г. Вольтер приобрел поместье Отрада недалеко от Женевы, где его застала весть об ужасном землетрясении в Лиссабоне, и в 1756 г. он публикует "Поэму о гибели Лиссабона". Тогда же он начинает сотрудничество в "Энциклопедии". Выходит его семитомный труд "Опыт о всеобщей истории и о нравах и духе народов" (1756-1769), одна из первых книг по философии истории, где Вольтер неоднократно подчеркивает мысль о том, что преступления против народов наказуемы.

В то время как Боссюэ в своем "Рассуждении о всеобщей истории" пытался доказать, что история представляет собой осуществление воли Провидения, Вольтер исключал из истории любые религиозные мифы и предрассудки, а на первый план выдвигал изучение естественной среды, социальных отношений, культуры, истории торговли и изобретений. Он утверждал, что историю делают люди, а не Божий промысел, что развитие событий зависит от условий и поступков людей и высокоодаренные образованные личности способны изменять к лучшему судьбы народов. Но наиболее важной особенностью, может быть, представляется тот факт, что историю королей, династий и сражений Вольтер заменил историей развития цивилизаций, т. е. обычаев, нравов, государственного устройства, образа мысли и культурных традиций. В свой труд он включил также историю народов Индии, Японии и Китая. Вольтер старается исключить из исторических событий элемент сверхъестественного и утверждает, что во всеобщей истории человечества христианство играет весьма скромную роль. Поэма о лиссабонском землетрясении предваряет тему, поднятую Вольтером в философской повести "Кандид, или Оптимизм" (1759).

В 1762 г. был несправедливо осужден негоциант-протестант Жан Калас, обвиненный вместе со всей семьей в убийстве собственного сына, якобы собиравшегося принять католическую веру. Вольтер написал свой знаменитый "Трактат о веротерпимости" (1763), в котором с негодованием и сарказмом изобличал судебные ошибки, церковный фанатизм, обскурантизм и нетерпимость.

В 1758 г. он приобрел в Швейцарии поместье Ферне, где окончательно поселился в 1760 г. и широко развернул литературно-общественную деятельность. В 1764 г. выходит "Философский словарь", в 1765 - "Философия истории", напечатанная в Голландии, в 1766-м публикуется несколько работ, среди них - "Несведущий" и "Комментарий" к книге Беккариа "О преступлениях и наказаниях", вышедшей в 1764 г.

В 1766 г. обвинен в безбожии и приговорен к смерти кавалер де Лабарр; над его телом был сожжен экземпляр вольтеровского "Философского словаря". Вот что написал Вольтер по поводу казни: "Когда кавалер де Лабарр, внук военного генерал-наместника, юноша одаренный и подававший большие надежды, но склонный к необдуманным поступкам... был уличен в пении нечестивых песен, а также в том, что прошел перед процессией капуцинов, не сняв шляпы, судьи Аббвиля, которых можно сравнить с римскими сенаторами, не просто вырвали язык, отрубили руку и жгли его на медленном огне, но и пытали, чтобы точно узнать, какие именно песни он распевал и перед сколькими процессиями не снимал шляпы. Эта занятная история произошла не в XIII или XIV веке, а во второй половине XVIII".

Несмотря на возраст, Вольтер не прекращает литературную деятельность: в 1767 г. появились "Важное исследование милорда Болингброка", "В защиту моего дяди", "Простодушный". В 1770- 1772 гг. выходят тома "Вопросов по энциклопедии", а в 1776 - "Наконец объясненная Библия". 10 февраля 1778 г., после 28 лет отсутствия, Вольтер возвращается в Париж на представление своей последней комедии "Ирина". По пути его встречали огромные толпы с криками: "Да здравствует Вольтер!", "Слава защитнику Ка-ласа!" Через три месяца, 30 мая 1778 г., Вольтер умер.

"Обладая мужеством и воображением и сам страдая от нетерпимости, наглости и всевластия сильных мира сего, он стал убежденным и упорным противником всякого фанатизма и деспотизма. Как буржуа и деловой человек, он восхищался государственным устройством Англии, "нацией торговцев". Поскольку талант, изобретательность и деловые качества помогли нажить солидное состояние, такой реформатор никогда не мог стать революционером. И, наконец, в силу необычайного ума и любознательности он интересовался науками от теологии до политики и от астрономии до истории, что способствовало ясному и доступному изложению самых запутанных вещей; как никто другой из писателей, он будет оказывать огромное влияние на людей не только своего времени, но и последующих столетий".

Зашита деизма от атеизма и теизма

Существуют словари, в которых вольтерианство определяется как "насмешливое неверие в религию". Но существует ли Бог для Вольтера? По мнению самого писателя, нет ни малейшего сомнения в факте существования Бога. Как и для Ньютона, для Вольтера Бог - великий инженер или конструктор, задумавший, создавший и отладивший систему мироздания. Существование часов является неопровержимым доказательством существования часовщика. И Бог есть, как считал Вольтер, потому что существует миропорядок. Это подтверждается "простыми и превосходными законами, заставляющими небесные миры мчаться в бездонных пространствах".

В "Метафизическом трактате" Вольтер пишет: "После метаний от одного сомнения к другому, от одного вывода - к противоположному... нам предлагается рассмотреть такое суждение: Бог существует как самое правдоподобное явление, какое только могут представить себе люди... а противоположное суждение абсурдно". Мировой порядок не случаен "прежде всего потому, что во вселенной есть разумные существа, а вы не сможете доказать, что одно только движение способно создать разум; в конце концов, можно биться об заклад, что вселенную одухотворяет разумная сила. Когда мы видим великолепный механизм, то предполагаем, что есть и механик с выдающимися умственными способностями. Но ведь мир действительно представляет собой изумительную машину, поэтому существует и изумительный разум, где бы он ни находился. Этот аргумент очень стар, но отнюдь не потерял своей убедительности".

Итак, Бог есть. Но есть также и зло. Как примирить присутствие огромного скопления зла с существованием Бога? Вольтер отвечает, что Бог создал физический миропорядок, а история - дело самих людей. В этом состоит теоретическое ядро деизма. Деист знает, что Бог существует, однако, как пишет Вольтер в "Философском словаре", "деист не знает, как Бог наказывает, покровительствует и прощает, потому что он не настолько безрассуден, чтобы обольщаться иллюзией, будто познал способ действий Бога". Деист "воздерживается... от присоединения к каким-либо сектам, ведь они глубоко противоречивы. Его религия - самая древняя и самая распространенная, ибо простое преклонение пред Богом существовало раньше всех систем этого мира. Он говорит на языке, понятном для всех народов, даже если в остальном они друг друга не понимают. Его братья рассеяны по миру, все ученые и мудрые люди - его братья. Он считает, что религия не в метафизических теориях и не в суетной пышности, а в поклонении Богу как справедливости. Его культ - творить добро, его теория - быть послушным Богу. [...] Он защищает угнетенных и помогает нуждающимся".

Следовательно, Вольтер - деист. Во имя деизма он отвергает атеизм: "Некоторые геометры, нефилософы, отрицали конечные причины; однако истинные философы их признают; как говорил известный писатель, пока какой-нибудь преподаватель катехизиса вещает о Боге детишкам, Ньютон доказывает Его существование ученым". Более того, Вольтер предостерегает: "Атеизм - опасное чудовище в лице тех, кто правит людьми; он опасен также и в ученых, даже если они ведут себя безобидно; из тиши их кабинетов атеизм может выйти к толпе на улицах; он почти всегда роковым образом действует на добродетель. Следует добавить, что сегодня среди ученых меньше атеистов, чем когда бы то ни было, ведь философы признали, что нет ни одного живого существа без зародыша, нет зародыша, не имеющего определенной цели и т. п., а зерно не рождается из гнили". Поэтому Вольтер против атеизма. А для деиста существование Бога не вопрос веры, а, скорее, результат работы разума, здравого смысла; в "Философском словаре" Вольтер разъясняет: "Для меня очевидно существование необходимого, вечного, высшего разумного Существа, и эта истина относится не к вере, а к здравому смыслу. [...] Вера заключается не в том, что кажется истинным, а в том, что нашему разуму представляется ложным... существует вера в чудеса, вера в вещи противоречивые и невозможные".

Таким образом существование Бога - факт разума. Вера же, напротив, всего лишь суеверие: "Почти все, кроме поклонения Высшему Существу и повиновения Его вечным заповедям, является суеверием". Позитивные религии с их верованиями, обрядами и литургиями почти полностью представляют собой скопление суеверий. "Суеверный человек зависит от мошенника так же, как раб зависит от тирана. Более того, суеверный человек повинуется фанатику и сам таким же становится. Суеверие, зародившись во времена язычества, с одобрения иудаизма поразило христианскую церковь при ее возникновении. [...] Сегодня одна половина Европы старается доказать, что вторая половина уже в течение нескольких веков (и доныне) занимается суевериями. Протестанты считают реликвии, индульгенции, умерщвление плоти, молитвы за умерших, святую воду и почти все обряды римской церкви суевериями умалишенных. По их мнению, суеверие заключается в том, что бесполезные действия принимаются за необходимые". Не стоит удивляться, когда одна секта обвиняет в суеверии другую и заодно все остальные религии: "Мусульмане, обвиняя в суеверии все христианские общества, сами в нем обвиняются. Кто рассудит эти споры? Может, разум? Но каждая секта считает, что правда на ее стороне. Решение, скорее всего, будет за силой, - и надо лишь ждать, пока разум появится в достаточно большом числе голов, которые сумеют обуздать силу".

Вольтер приводит длиннейший перечень суеверий и заключает: "Меньше суеверий - меньше фанатизма, меньше фанатизма - меньше несчастий и бед". И Франция совершенно напрасно кичится тем, что здесь меньше суеверий, чем в других странах: "Сколько их, этих ризниц, где вы увидите лоскутки платья Девы Марии, засохшие капли ее молока, перхоть с ее волос! И разве не в церкви Пюи-эн-Велэ до сих пор бережно сохраняется как святыня кусочек крайней плоти Ее Божественного сына? [...] Я мог бы привести вам еще двадцать подобных примеров. Покраснейте и попытайтесь исправиться!" А вот еще советы: "Испанцы, чтобы имен Инквизиции и Святой Армады больше вы не услышали. Турки, поработившие Грецию, монахи, способствующие ее отупению, исчезните с лица земли!"

"Защита человечества" от "возвышенного мизантропа" Паскаля

В первых семи "Философских письмах" Вольтера речь идет о конфессиональном плюрализме в Англии и подчеркивается веротерпимость и согласие между представителями разных вероисповеданий в английском обществе; письма VIII-X об английском государственном строе, предоставляющем большую свободу своим гражданам, чем политическая система Франции; письма XII-XVII относятся к рассмотрению английской философии и интерпретации теорий Бэкона, Аокка, Ньютона и экспериментальной философии, так заметно отличающейся от схоластической метафизики и картезианства, популярных во Франции; письма XVIII-XXIV касаются литературы и заостряют внимание на свободе и том влиянии, которое оказывают образованные люди на самые широкие слои общества. "Философские письма" - выдающееся произведение, оказавшее заметное влияние на умы. Они принесли во Францию в систематизированной форме английскую политическую мысль и философские теории. И все же письмом, которое в те годы вызвало сенсацию (если не скандал), было XXV, озаглавленное "Замечания на "Мысли" Паскаля".

Для Вольтера христианство, как и все религии, - суеверие. Однако во Франции христианство нашло себе гениального апологета в лице Паскаля. Следовательно, нападение на Паскаля означало подрыв самого прочного устоя французской христианской традиции. И Вольтер направил огонь критики на Паскаля. "Я уважаю гений и красноречие Паскаля... и именно потому, что восхищаюсь его талантом, я опровергаю некоторые из его идей".

Но какие же идеи Паскаля он собирался оспорить, опровергнуть или поправить? "Вообще у меня сложилось впечатление, что Паскаль написал свои "Мысли" в стремлении показать человека в неприглядном свете. Он упорно старается изобразить всех нас дурными и жалкими. Он пишет о человеческой природе примерно в таком же тоне, в каком обличал иезуитов". Вольтер планомерно продолжает свою атаку: "Здесь он совершает первую из главных ошибок, поскольку приписывает человеческой природе те черты, которые свойственны лишь отдельным людям. Он красноречиво оскорбляет весь человеческий род. Поэтому я осмеливаюсь взять на себя защиту человечества от этого возвышенного мизантропа; смею утверждать, что мы не так злы и не так жалки, как пишет [Паскаль]".

По мнению Вольтера, пессимизм Паскаля неуместен. И если ошибочно представление Паскаля о человеке, то не менее ошибочен и выход из описываемого жалкого состояния. Паскалю он видится в истинной религии, т. е. христианстве, дающем обоснование противоречиям, присущим человеческому бытию, его величию и убожеству. Вольтер возражает, что и другие воззрения (мифы о Прометее, ящике Пандоры и т. п.) также могли бы дать объяснение упомянутым противоречиям. Разве "христианская религия не осталась бы столь же истинной, даже если кто-то и не старался бы изобрести подобные искусственные доводы. [...] Христианство проповедует лишь простоту, человечность, милосердие, и пытаться перевести ее в метафизику означает превратить в источник ошибок".

Паскаль полагает также, что без постижения самых непостижимых таинств мы останемся непонятными самим себе. Но Вольтер возражает: "Человек непостижим без этой непостижимой загадки: зачем стремиться идти дальше, чем шло Писание? Не дерзостно ли полагать, что оно нуждается в поддержке?" В действительности "человек - вовсе не вечная загадка, как вам нравится думать. Человеку отведено в природе более определенное место, более высокое по сравнению с животными, на которых он похож строением органов, и более низкое по сравнению с иными существами, на которых он, может быть, похож мышлением. Как во всем, что мы видим, в человеке смешаны добро и зло, удовольствие и страдание. Он наделен страстями, чтобы действовать, и разумом, чтобы руководить собственными поступками. Если бы человек был совершенен, он стал бы богом, а пресловутые контрасты, называемые вами противоречиями, являются необходимыми составными частями конституции человека, являющегося тем, чем он и должен быть".

Что касается знаменитого паскалевского "заклада", или "пари", на существование Бога (по которому, раз уж держать пари необходимо, то - поскольку если выиграешь, то выигрываешь все, а если проиграешь, то ничего не потеряешь, - разумным представляется биться об заклад, что Бог есть), Вольтер отмечает: "Суждение мне кажется скорее ребячески наивным и неосторожным: все эти мысли об игре, проигрыше и выигрыше просто неуместны в таком серьезном вопросе". "Кроме того, если я заинтересован в том, чтобы верить во что-либо, моя заинтересованность отнюдь не служит доказательством существования этого".

И, наконец, по Паскалю, поиски развлечений и приятного времяпрепровождения являются верной приметой человеческого убожества. Но Вольтер придерживается иного мнения: "Этот тайный инстинкт [к развлечениям], будучи первым принципом и необходимой основой общества, скорее дар Божий для нашего счастья, а не результат убожества". Вольтер опровергает и другие положения, изложенные Паскалем в "Мыслях", заключая свои рассуждения саркастическим замечанием: "Я льщу себя надеждой, что нашел и исправил кое-какие промахи великого гения; для такого ограниченного сознания, как мое, большим утешением является уверенность в том, что великие люди могут ошибаться точно так же, как и обычные смертные".

Против Лейбница и его "лучшего из возможных миров"

Если, по Вольтеру, даже "великий гений" Паскаль иногда ошибался, то еще большей была его уверенность в иллюзорности оптимизма Лейбница, "самого глубокого метафизика Германии", для которого мир мог быть только "наилучшим из всех возможных". В отличие от Паскаля Вольтер не считает, что все так плохо: "Почему мы должны испытывать ужас из-за нашего бытия? Наше существование вовсе не так бедственно, как нас хотят заставить думать. Считать вселенную тюрьмой, а людей - преступниками, ожидающими казни, могло прийти в голову только фанатику".

Тем не менее, даже осуждая навязчивый пессимизм Паскаля, Вольтер не может быть безучастным свидетелем присутствия зла в мире. А зла много: ужасы, порождаемые человеческой злобой и стихийными бедствиями, - отнюдь не выдумки поэтов. Это голые и жестокие факты, решительно отбрасывающие философский оптимизм идеи "лучшего из возможных миров". Уже в "Поэме о гибели Лиссабона" Вольтер задает вопросы о причинах страданий невинных людей, о "вечном беспорядке" и "бедственном хаосе" в этом "лучшем из возможных миров"; тогда же он изрек знаменитое: "Все может стать благим - вот наше упованье; Все благо и теперь - вот вымысел людской". И все-таки именно в философской повести "Кандид, или Оптимизм" - подлинном шедевре просветительской литературы и философии - Вольтер стремится окончательно разоблачить и показать несостоятельность оптимистической философии, желающей все оправдать, препятствуя, таким образом, пониманию вещей.

"Кандид" - трагикомедия. Трагедия - в войнах, зле, болезнях, притеснениях и произволе, в нетерпимости и слепом суеверии, глупости, грабежах, бедствиях (как лиссабонское землетрясение), с которыми сталкиваются Кандид и его учитель Панглос (образ, прозрачно намекающий на Лейбница). Комический эффект заключается в тех объяснениях, которые Панглос, а иногда и Кандид пытаются дать человеческим несчастьям.

Какого рода учителем предстает Панглос? Он преподавал метафизику и теологию. Изумительно доказывал, что не бывает следствий без причин и что в этом лучшем из возможных миров замок владетельного барона был самым прекрасным из замков, а госпожа баронесса - лучшая из возможных баронесс. Он частенько говаривал: "Доказано, что ничего не может быть по-другому: поскольку все было создано для определенной цели, то все необходимо и создано для наилучшей цели. Заметьте, что носы созданы, чтобы носить очки, - и действительно, у нас есть очки; ноги очевидным образом приспособлены для ношения штанов - и мы носим штаны. Камни созданы для того, чтобы их обтесывали и строили замки, - и действительно у монсеньера есть прекраснейший замок: могущественный барон провинции должен жить в самом лучшем жилище; и, наконец, поскольку свиньи созданы для того, чтобы их ели, мы едим свинину круглый год. Вследствие этого те, кто утверждает, что все хорошо, говорили глупость: следует говорить, что все к лучшему".

Кандид, изгнанный из замка барона, уличенный в ухаживаниях за барышней Кунигундой, насильно рекрутирован в войско болгар (т. е. пруссаков), воюющих против аваров (т. е. французов), и страшным образом избит. "Нет следствия без причины, - думал Кандид. - Все необходимым образом устроено к лучшему. То, что я был изгнан из дома Кунигунды, проведен сквозь строй и бит розгами, необходимо точно так же, как теперь просить подаяния, до тех пор, пока не смогу сам заработать себе на хлеб. Все это и не могло быть иначе". Так думал Кандид, когда, избежав ужасной битвы, был вынужден просить милостыню. "В мире не было ничего более прекрасного, более ловкого, блестящего и упорядоченного, чем оба войска. Трубы, дудки, гобои, барабаны и пушки создавали гармонию, какой не слыхали даже в аду. Пушки смели с лица земли около шести тысяч человек с каждой стороны; затем мушкеты унесли из лучшего из миров почти девять или десять тысяч мошенников, пачкавших земную кору. А штык был достаточным основанием смерти какой-нибудь тысячи человек. Итог составлял примерно тридцать тысяч душ. Кандид, дрожавший, как философ, во время такой героической бойни постарался возможно лучше спрятаться. Наконец, когда оба короля, каждый на собственном поле, запевали Те Deum, он решился пойти в другое место, чтобы порассуждать на тему о причинах и следствиях".

После разных перипетий и множества страданий Кандид опять встретил Панглоса, ужасно обезображенного, который рассказал ему, как Кунигунде "болгарские солдаты вспороли живот, после того как долго ее насиловали; барону, попытавшемуся ее защитить, разбили голову; баронессу разорвали на части, а от замка камня на камне не осталось". Услышав эти известия, Кандид пришел в отчаяние: где же лучший из миров? и потерял сознание. Придя в себя, он слышит слова Панглоса: "Но мы отмщены, поскольку авары поступили таким же образом в соседнем баронском замке, принадлежащем болгарскому господину".

Кандид спрашивает Панглоса, что так обезобразило его внешность. Тот отвечает, что причина в любви. Кандид возражает: разве такая прекрасная причина может вызвать столь ужасное следствие? И получает ответ Панглоса: "Дорогой Кандид, вы помните Пакету, грациозную камеристку нашей величественной баронессы? В ее объятиях я наслаждался райским блаженством, вызвавшим адские муки, разрушившие меня. Она была заражена и, думаю, от этого умерла. Пакета получила подарочек от одного истинно мудрого францисканца, желавшего добраться до источника знаний; он, в свою очередь, получил это от одной старой графини, позаимствовавшей недуг у капитана кавалерии, обязанного болезнью некой маркизе, подхватившей ее у пажа, который подцепил заразу у иезуита, молодым перенявшего ее непосредственно у одного из соратников Христофора Колумба. Что касается меня, то я уже никому ее не передам, так как скоро умру".

После подобного описания омерзительной истории Кандид спрашивает у Панглоса, не был ли родоначальником этой генеалогии сам дьявол, на что "достойный" Панглос отвечает: "Ничего подобного. В лучшем из миров это вещь неизбежная, необходимая составная часть целого. Если бы Колумб не открыл на одном из островов Америки этой хвори, отравляющей источник размножения и часто прекращающей его, что, несомненно, противоречит предписаниям природы, тогда бы у нас не было ни шоколада, ни кошенили. Следует еще заметить, что до сегодняшнего дня на нашем континенте эта болезнь является, как и ученые полемики, абсолютно нашей. Ни турки и индусы, ни персы и китайцы, ни сиамцы и японцы пока с ней не знакомы, однако существует достаточное основание для того, чтобы вскорости они ее узнали. Через некоторое время изумительного развития армады хорошо обученных наемников будут решать судьбы государств; вот тут можно поклясться, что когда тридцать тысяч человек бьются против такого же числа войск противника, в каждой из сторон будет не меньше двадцати тысяч сифилитиков".

Когда они добрались до порта Лиссабона, один добрый и благородный анабаптист, облагодетельствовавший Панглоса и Кандида, пытаясь оказать помощь упавшему в море моряку, который прежде с ним грубо обошелся, утонул сам. "Подойдя поближе, Кандид увидел своего благодетеля, который на мгновение снова показался на поверхности воды и затем был поглощен ею навсегда; он хотел броситься за ним в море, но философ Панглос не позволил ему этого, доказав Кандиду, что лиссабонский рейд специально был создан для того, чтобы злосчастный анабаптист в нем утонул".

Когда они вошли в город, то заметили, как неожиданно земля начала дрожать, море, вскипая, выплеснулось на порт, срывая корабли с якоря; площади покрылись вихрями пламени и пепла, дома рушились. Под развалинами остались тридцать тысяч жителей города. Панглос изрек: "Это землетрясение - вовсе не невидаль; город Лима в Америке испытал то же самое в прошлом году: одни и те же причины вызывают одни и те же следствия. Наверняка должен существовать под землей Лимы слой серы, доходящий до Лиссабона". Кандид ответил: "Нет ничего более вероятного. Но, ради Бога, немного масла и вина!" Панглос возразил: "Как это - вероятного? Я считаю, что вопрос решен".

На этом приключения обоих героев не заканчиваются. Однако из вышесказанного уже ясно, что представляет собой "Кандид" и что Вольтер хотел сказать. В конце концов, после очередных бурных злоключений персонажи оказались в Константинополе (в действительности Кунигунда не погибла, но стала ужасающе уродливой); здесь Кандид, Панглос и еще один философ, Мартен, повстречали мудрого старого мусульманина, не интересующегося политикой, не дискутирующего о предустановленной гармонии и не путающегося в чужие дела: "У меня только двадцать югеров земли, которые я возделываю со своими сыновьями; работа помогает нам прогнать три величайших зла: скуку, дурные привычки и нужду". Именно мудрость старого турка некоторым образом приводит в чувство трех философов. Панглос разглагольствует об опасности упомянутых зол, но Кандид знает теперь о необходимости возделывать свой сад. Мартен присоединяется к нему: "Давайте работать, а не дискутировать - это единственный способ сделать жизнь сносной".

"Необходимость возделывать наш сад" - не бегство от жизненных забот, а наиболее достойный способ ее прожить, изменяя к лучшему по мере возможности. Не все плохо в мире, но и не все хорошо. Мир полон проблем. Задача каждого - не уклоняться от наших проблем, а делать все возможное для их решения. Наш мир - отнюдь не самый худший из возможных миров, хотя и не самый лучший. "Возделывать наш сад" - необходимость смотреть в лицо трудностям, чтобы этот мир мог постепенно улучшаться или, по крайней мере, не становиться хуже.

Основы веротерпимости

Именно для того, чтобы наш мир стал более цивилизованным, а жизнь - более сносной, Вольтер всю свою жизнь упорно боролся за терпимость. По Вольтеру, терпимость находит теоретическую основу в том факте, что, как доказали Гассенди и Локк, "мы своими силами не можем ничего знать о секретах Создателя". Мы не знаем, кто такой Бог, не знаем, что такое душа и множество других вещей. Но есть люди, присваивающие себе Божественное право всезнания, - и отсюда происходит нетерпимость.

В "Философском словаре" читаем: "Что такое терпимость? Это достояние человечества. Все мы слабы и полны заблуждений: взаимно прощать друг другу наши глупости является первым естественным законом. На бирже Амстердама, Лондона, Сурата или Басры еврей, магометанин, гебр, китайский деист, брамин, православный, католик, протестант, квакер, баптист вместе занимаются торговыми операциями, и ни один никогда не поднимает ножа на другого, чтобы приобрести новую душу для своей религии. Так почему же с Первого церковного собора в Никее мы почти непрерывно режем друг друга? Наше сознание ограничено, и мы все подвержены ошибкам - в этом коренится довод в пользу взаимной терпимости... Какой теолог, или томист, или последователь Скота осмелится серьезно утверждать, что он абсолютно уверен в своей научной позиции?"

Однако религии воюют одна с другой, а внутрирелигиозные секты ожесточенно нападают друг на друга. Но Вольтеру ясно, что "мы должны быть взаимно терпимыми, ибо все мы слабы, непоследовательны, подвержены непостоянству и заблуждениям. Может быть, камыш, согнутый ветром над топью, должен сказать своему соседу, такой же тростинке, но наклоненной в противоположную сторону: "Сгибайся, как я, несчастный, или я донесу, чтобы тебя вырвали с корнем и сожгли!"?" Нетерпимость переплетается с тиранией, а "тиран - это правитель, не признающий иных законов, кроме своих прихотей, присваивающий имущество своих подданных, а затем вербующий их в войско, чтобы отнимать собственность у соседей".

Однако, возвращаясь к нетерпимости собственно религиозной, Вольтер видел опасность в сектах, буквально рвавших церковь на части. И все же, утверждает Вольтер, "такое ужасное разногласие, длящееся несколько столетий, служит ясным уроком того, что мы должны прощать друг другу ошибки, ибо несогласие губительно для рода человеческого, а единственное средство от него - терпимость". С этой истиной соглашаются все, когда думают и решают в одиночестве. "Но почему тогда те же самые люди, которые частным образом признают снисходительность, мягкость, благожелательность и справедливость, с такой яростью восстают публично против этих добродетелей? Почему? Потому что их бог - корысть, и они готовы пожертвовать всем во имя обожаемого монстра".

"Дело Каласа" и "Трактат о веротерпимости"

В конце марта 1762 г. в поместье Вольтера Ферне остановился путешественник из Лангедока и рассказал писателю о случае, всколыхнувшем всю Тулузу. Негоциант-кальвинист Жан Калас по приказу парламента города был подвергнут мучительным пыткам, повешен и затем сожжен. Жана Каласа обвиняли в убийстве собственного сына Марка Антуана, имевшего якобы целью помешать ему перейти в католицизм. Речь шла о случае дикой и жестокой религиозной нетерпимости. Озверевшая толпа фанатичных католиков и таких же фанатиков-судей приговорила невиновного. Вольтер под впечатлением этих фактов написал "Трактат о веротерпимости". В письме от 24 января 1763 г., адресованном другу, он пишет: "Теперь уже нельзя спасти Жана Каласа, но можно показать всю гнусность его судей, и я это сделаю. Я отважился письменно изложить все доводы, которые могли бы служить оправданием этих судей; я долго ломал себе голову, но нашел лишь причины для их уничтожения".

Вот что думает Вольтер о процессе против семьи Калас: "Для проведения процесса ежедневно собиралось тринадцать судей. Не было и не могло быть никаких доказательств вины семьи, но вместо доказательств уликой была измена религии. Шестеро судей долго настаивали на том, чтобы приговорить Жана Каласа, его сына и Лавэсса (друга семьи Калас) к колесованию, а жену Каласа - к сожжению на костре. Семеро остальных, более умеренных, требовали по крайней мере тщательного изучения дела. Дебаты были долгими и многократными. Один из судей, убежденный в невиновности обвиняемых и невозможности преступления, энергично выступал в их защиту; он открыто защищал семью Калас во всех домах Тулузы, где несмолкающие крики поборников религии требовали крови нечестивцев. Другой судья, славившийся своим неистовым фанатизмом, выступал повсюду в городе против Каласа с таким же гневом и яростью, с какой страстью первый старался его защитить. Скандал в конце концов разросся до таких масштабов, что оба судьи были вынуждены объявить о своем неучастии в голосовании и уехали из города. Но по странному стечению обстоятельств судья, благосклонно настроенный по отношению к семье Калас, оказался настолько щепетильным, что действительно воздержался от голосования, в то время как другой подал голос против тех, кого не имел права осуждать; этот голос оказался решающим, чтобы приговорить несчастных к колесованию, ибо за казнь было подано восемь голосов, а против - пять (один из шестерых умеренных судей после долгих пререканий изменил мнение и перешел на сторону требовавших сурового наказания). Кажется, что когда речь идет об убийстве и суд собирается приговорить отца семьи к самым зверским пыткам, то приговор должен выноситься единогласным решением, ибо доказательства и улики такого неслыханного преступления должны быть очевидными для всех; в подобных случаях малейшего сомнения должно быть достаточно, чтобы заставить дрожать судью, подписывающего смертный приговор. Слабость разума и недостатки наших законов ежедневно дают о себе знать; однако их убожество, как никогда, обнаруживается в тех случаях, когда большинством всего в один голос суд отправляет гражданина на казнь колесованием. В Афинах для вынесения смертного приговора необходимо было собрать пятьдесят голосов сверх половины всех голосовавших. Что из этого следует? То, что нам и так известно: греки были намного мудрее и человечнее нас".

Упорно и мужественно защищая жертв церковной реакции (дела Каласа, Сирвена, Лабарра), Вольтер добивался реабилитации, иногда уже после их гибели. Имя Вольтера приобрело широчайшую известность благодаря обличению зла и защите несправедливо обвиненных. Рассказывая о деле Каласа, Вольтер приводит длиннейший перечень ужасных преступлений, вызванных фанатизмом и нетерпимостью. И все-таки, какое средство надо применить против этой жестокой болезни? Вот страстный и разящий ответ мудрого просветителя: "Лучшим средством для уменьшения числа маньяков в обществе будет доверить эту болезнь духа разуму, который медленно, но верно просвещает людей. Такое рациональное устройство - человечное, мягкое - внушает снисходительность, гасит разногласия, укрепляет добродетель и гораздо больше, чем сила, способствует соблюдению законов. И никто не принимает в расчет, что сегодня проявления фанатизма можно представить в смешном свете; смех - мощная преграда экстравагантности любого рода", оружие против нелепости тех теологов, которых распирают фанатизм и ненависть. Однако, к счастью, "теологические противоречия и споры - эпидемическое заболевание, которое уже подходит к концу; эта чума, от которой мир уже исцеляется, требует лишь умеренности и снисходительности".

Несомненно, в этом вопросе Вольтер проявил чрезмерный оптимизм: в действительности теологическая полемика может принять форму идеологической борьбы и оказаться весьма жестокой по своим последствиям. Позже так и произошло. В любом случае, для Вольтера "естественное право показано людям самой природой. Вы вырастили и воспитали своего сына, и он должен уважать вас, потому что вы - его отец, и чувствовать благодарность за все добро, которое вы для него сделали. Вы имеете право на плоды, приносимые возделанной вашими руками землей. Если вы дали или получили обещание, то оно должно быть выполнено".

Итак, согласно Вольтеру, человеческое право "может иметь своим основанием только естественное право", а великим принципом того и другого права по всей земле является заповедь: "Не делай никому того, чего бы тебе не хотелось для себя". При соблюдении этого принципа трудно представить себе ситуацию, когда человек говорит другому: "Верь в то, во что верю я, иначе ты умрешь". Именно так говорят в Португалии, в Испании, в Гоа. В некоторых других странах сейчас довольствуются такой формулой: "Верь, или я возненавижу тебя; верь, или я причиню тебе все зло, на какое способен; чудовище, ты не исповедуешь моей религии, у тебя вообще нет никакой религии; твоим соседям, твоему городу, твоей провинции следует питать к тебе отвращение!"

Вольтер отмечает, что если бы такое поведение соответствовало человеческому праву, то из него логически последовало бы, "что японец ненавидел бы китайца, который, в свою очередь, стал бы проклинать сиамца; тот бы питал отвращение к жителям Индии; монгол разорвал бы сердце первому попавшемуся малабарцу, а тот мог бы задушить перса, который стал бы убивать турок. А все вместе они набросились бы на христиан, которые уже давно буквально пожирают друг друга. Значит, право, основанное на нетерпимости, - дикое и нелепое; это право тигров, но даже еще страшнее, ибо тигры рвут свою жертву на куски только для того, чтобы ее съесть, а мы истребляем друг друга согласно параграфу".

Дж. Бенда считает, что именно идеи Вольтера вдохновили законодателей Третьей республики; они же легли в основу теории демократии. И действительно, "великие принципы устройства светского государства, верховной власти народа, равенства в правах и обязанностях, уважения к естественным правам индивидуумов и народов, необходимости мирного сосуществования разных мнений в общественной жизни, неотъемлемых прав на свободу мысли и возможность свободной критики; благородная и оптимистическая идея неутомимой борьбы против предрассудков и невежества и соответствующей пропаганды, направленной на распространение культуры как главных орудий прогресса нашей цивилизации, - все эти вопросы с большим или меньшим энтузиазмом уже обсуждались и пропагандировались многими писателями XVIII (и даже XVI и XV вв.); они вновь были подняты Вольтером, приведены в соответствие с новой эпохой и изложены с такой аналитической проницательностью, остроумием, убедительностью и ясностью, с таким богатством исторических примеров, с силой обобщения, беспримерным мужеством и нравственной последовательностью, что их действенность возросла во много раз; можно сказать, что только благодаря Вольтеру эти вопросы приобрели решающее значение, остроту и актуальность" (М. Бонфантини).

(Антисери Д., Реале Дж. Западная философия от истоков до наших дней)

Перевод С. Мальцевой. Научный редактор Э. Соколов. — СПб.: Петрополис, 1996. — ХХII + 713 с.Книга Дж. Реале и Д. Антисери «Западная философия от истоков до наших дней» представляет собой многотомное издание по истории философии, третий том которого — Новое время — перед Вами. Авторы в доступной форме показали процесс формирования научных идей от Леонардо до Канта, суммировали исследовательскую работу многих поколений западных историков философии и культуры.Леонардо, Телезио, Бруно, Кампанелла
Четыре выдающиеся личности итальянского возрождения: Леонардо Да Винчи, Бернардино Телезио, Джордано Бруно и Томмазо Кампанелла
Леонардо: природа, наука и искусство
Механическое строение природы.
Леонардо между Возрождением и Новым временем.
«Умозрительное рассуждение» и «опыт».
Бернардино Телезио: исследование природы согласно ее собственным принципам
Жизнь и творчество.
Новизна физики Телезио.
Собственные принципы природы.
Человек как природная реальность.
Природная мораль (этика).
Божественная трансценденция и душа как сверхчувственное существо.
Джордано Бруно: религия как метафизика бесконечного и «героический энтузиазм»
Жизнь и творчество.
Характеристика основных идей Бруно.
Искусство запоминания (мнемотехника) и магико-герметическое искусство.
Вселенная Бруно и ее значение.
Бесконечность Всего и смысл, который Бруно сообщил коперниканской революции.
«Героические энтузиасты».
Томмазо Кампанелла: натурализм, магия и тревожное ожидание всеобщей реформы
Жизнь и творчество
Природа и смысл философского познания и переосмысление сенсуализма Телезио.
Самопознание.
Метафизика Кампанеллы: три первоосновы бытия.
Панпсихизм и магия.
«Город Солнца».
Научная революция
Научная революция: общая характеристика
Научная революция: какие изменения она принесла.
Формирование нового типа знания, требующего союза науки и техники. Ученые и ремесленники.
Новая «форма знания» и новая «фигура ученого».
Узаконение научного инструментария и его использования.
Научная революция и магико-герметическая традиция
Присутствие и отторжение магико-герметической традиции.
Характеристики астрологии и магии.
И. Н. Рейхлин и каббалистическая традиция
Агриппа: «белая магия» и «черная магия».
Ятрохимическая программа Парацельса.
Три итальянских «мага»: Фракасторо, Кардано, делла Порта.
Николай Коперник и новая парадигма гелиоцентрической теории
Философское значение «коперниканской революции»
Николай Коперник: формирование ученого.
Коперник: общественная деятельность.
«Первое повествование»
Ретика и инструментальная интерпретация Оссиандером деятельности Коперника.
Реализм и неоплатонизм Коперника.
Проблемы астрономии до Коперника.
Теория Коперника.
Коперник и отношения между традицией и революцией.
Тихо Браге: ни «старая птолемеевская расстановка», ни «современные нововведения великого Коперника»
Тихо Браге: улучшение инструментария и техники наблюдений.
Тихо Браге отрицает существование материальных сфер.
Ни Птолемей, ни Коперник.
Система Тихо Браге: реставрация с семенами революции.
Иоганн Кеплер: переход от «круга» к «эллипсу» и математическая систематизация теории Коперника
Кеплер — преподаватель в Граце: «Mysterium cosmographicum».
Кеплер — придворный математик в Праге: «Новая астрономия» и «Диоптрика».
Кеплер в Линце: «Рудольфинские таблицы» и «Гармония мира». «Космографическая тайна»: в поисках божественного математического порядка небес.
От «круга» к «эллипсу».
«Три закона Кеплера».
Солнце как причина движения планет.
Драма Галилея и основание современной науки
Галилео Галилей: жизнь и творчество.
Галилей и вера в подзорную трубу.
«Звездный вестник» и подтверждение системы Коперника. Эпистемологические корни разногласий между Галилеем и церковью. Реализм Галилея против инструментализма Беллармино.
Несоразмерность науки и веры.
Первый суд.
«Диалог о двух главнейших системах» и поражение космологии Аристотеля.
Второй суд: осуждение и отречение
Последняя большая работа.
Галилеевский образ науки.
Проблема метода: «чувственный опыт» и(или?) «необходимые доказательства»
«Опыт» — это «эксперимент».
Роль мысленных экспериментов.
Система мира, методология и философия в творчестве Исаака Ньютона
Философское значение творчества Ньютона.
Жизнь и творчество.
Правила философствования и «онтология», которую они предполагают. Порядок мира и существование Бога.
«Гипотез не измышляю».
Великий мировой механизм
Механика Ньютона как программа исследований.
Открытие исчисления бесконечно малых величин и спор с Лейбницем.
Науки о жизни
Развитие анатомических исследований.
У. Гарвей: открытие кровообращения и биологический механицизм. Франческо Реди против теории самозарождения.
Академии и научные общества»
Академия Линчей и Академия Чименто.
Лондонское Королевское общество и Королевская академия наук во Франции.
Фрэнсис Бэкон: философ промышленной эры
Фрэнсис Бэкон: жизнь и деятельность
Сочинения Бэкона и их значение
Почему Бэкон критикует идеал знания магов и алхимиков
Почему Бэкон критикует традиционную философию
Почему Бэкон критикует традиционную логику
«Антиципации природы» и «интеграции природы»
Теория «идолов»
Социология познания, герменевтика и эпистемология в отношении к теории «идолов»
Цель науки: открытие «форм»
Индукция путем элиминации
Experimentum crucis
Бэкон не является духовным отцом нравственно нейтрального техницизма
Декарт — основатель современной философии
Единство Картезианства
Жизнь и творчество
Опыт крушения культуры
Правила метода
Методическое сомнение
«Cogito ergo sum»
Существование и роль Бога
Мир как машина
Революционные последствия механицизма
Рождение «аналитической геометрии»
Душа и тело
Правила морали
Метафизика окказионализма и Мальбранш
Предшественники окказионализма и А. Гейлинкс
Мальбранш и развитие окказионализма
Жизнь и сочинения Мальбранша.
Познание истины и видение вещей в Боге.
Отношения между душой и телом и какова душа сама по себе.
Всё в Боге. Значение философии Мальбранша.
Спиноза и метафизика монизма и пантеистического имманентизма
Жизнь и сочинения Спинозы
Поиск «истины», придающей смысл жизни
Концепция Бога как ось философии Спинозы
Геометрический порядок.
«Субстанция», или Бог Спинозы.
«Атрибуты».
Модусы. Бог и мир, или же «natura naturans» и «natura naturata».
Доктрина Спинозы о параллелизме между «ordo idearum» и «ordo renim»
Познание
Три рода познания.
Адекватное познание любой реальности подразумевает познание Бога.
В формах адекватного познания нет места для случайности, все оказывается необходимым.
Моральные следствия адекватного познания.
Нравственный идеал Спинозы и Amor del intellectualis
Геометрический анализ страстей.
Попытка Спинозы встать «по ту сторону добра и зла».
Познание как освобождение от страстей и основа добродетели.
Познание «sub specie aeternitatis» и «amor Dei intellectualis»
Концепция религии и государства Спинозы
Отрицание познавательного значения религии.
Государство как гарантия свободы.
Лейбниц: метафизика плюрализма и предустановленная гармония
Жизнь и сочинения Лейбница
«Вечная философия» и «новые философы»: возможность преемственности
Возможность восстановить «финализм» и «субстанциальные формы»
Новое значение «финализма».
Новое значение субстанциальных форм.
Опровержение механистической теории и генезис учения о монадах
«Примечательная ошибка» Декарта.
Следствия из открытая Лейбница.
Основы монадологической метафизикистр.
Природа монады как «представительная сила».
Каждая монада представляет вселенную и является как бы микрокосмом. Принцип тождества неразличимых.
Закон непрерывности и его метафизическое значение.
Сотворение монад и их неразрушимость.
Монады и строение вселенной
Объяснение материальности и телесности монад.
Объяснение строения живых организмов.
Отличие духовных монад от остальных.
Предустановленная гармония
Бог и лучший из возможных миров
Истины разума, истины факта и принцип достаточного основания
Теория познания: виртуальная врожденность или же новая форма «припоминания»
Человек и его судьба
Томас Гоббс: учение о совокупности тел и теория политического абсолютизма
Жизнь и сочинения Гоббса
Концепция философии и ее разделов
Номинализм, конвенционализм, эмпиризм и чувственный опыт у Гоббса
Принцип телесности и механицизм
Теория абсолютистского государства
Левиафан и выводы из философии Гоббса
Джон Локк и создание критического эмпиризма
Жизнь и сочинения Локка
Задача и программа «Опыта о человеческом разумеНИИ»
Эмпиризм Локка как синтез основных положений традиционного английского эмпиризма и рационализма Декарта: принцип опыта и критика теорий врожденных идей
Учение Локка об идеях и его общая основа
Критика идеи субстанции, вопрос о сущности и универсалиях и язык науки»
Познание, его значение и границы
Вероятность и вера
Морально-политическая доктрина
Религия и ее отношение с разумом и верой
Джорж Беркли: гносеология номинализма в роли обновленной апологетики
Жизнь и значение научного наследия Беркли
«Философские заметки» и «Программа исследований» Беркли
Теория зрения и умственное конструирование «предметов»
Объектами нашего знания являются идеи, а они суть ощущения
Почему абстрактные идеи являются иллюзией
Различие между первичными и вторичными качествами ложно
Критика идеи «материальной субстанции»
Великий принцип: «Esse est percipi»
Бог и «Законы природы»
Философия физики: Беркли — предшественник Маха
Дэвид Юм и иррационалистический эпилог эмпиризма
Жизнь и сочинения Юма
«Новое поприще философии» или «Наука о человеческой природе»
«Впечатления» и «идеи» и «принцип ассоциации»
Отрицание общих понятий и номинализм Юма
«Отношения между идеями» и «Факты»
Критика понятия причинности или отношения между причиной и действием
Критика идей материальной и духовной субстанции и существование тел и «Я» как объекта чистой нетеоретической веры
Теория страстей (аффектов) и отрицание свободы и практического разума
Иррациональная основа нравственности
Религия и ее иррациональная основа
Вырождение эмпиризма в «скептический разум» и «иррациональную веру»
Либертинизм.
Гассенди: скептический эмпиризм и защита религии.
Янсенизм и Пор-Рояль
Либертинизм
Что значит быть либертинцем.
Либертинизм эрудитов и светский либертинизм.
Пьер Гассенди: эмпирик-скептик в защиту религии
Полемика против аристотелевско-схоластической традиции.
Почему мы не знаем сущностей и почему схоластическая философия вредит вере.
Гассенди против Картезия.
Почему и как Гассенди возвращается к Эпикуру.
Янсенизм и Пор-Рояль
Янсений и янсенизм.
Логика и лингвистика Пор-Рояля.
Блез Паскаль.
Автономия разума, ничтожество и величие человека.
Дар веры и его разумность
Страсть к науке
«Первое» и «Второе» обращение.
Паскаль в Порт-Рояле
«Письма к провинциалу».
Демаркация научного знания и религиозной веры.
Научный разум между традицией и прогрессом
«Идеал» научного знания и правила построения аргументации
«Esprit de geometric» и «Esprit de finesse»
«Дух геометрии» и «Дух утонченности»
Величие и нищета человека
«Дивертисмент»
Беспомощность разума в обосновании ценностей и недоказуемость существования Бога
«Без Христа не постичь ни жизни, ни смерти, ни Бога, ни себя»
Против «деизма» и «Картезия, бесполезного и неточного»
«Спорим на Бога»?
Джамбаттиста Вико и обоснование «сотворенного людьми гражданского мира»
Жизнь и сочинения
Границы знания «новых философов»
«Verum—Factum» и открытие истории
Вико против истории философов
Вико против истории историков
«Четыре автора» Вико.
Единство и различия «философии» и «филологии»
Истина, которой философия оснащает филологию
Точность, сообщаемая филологией философии
Люди как герои истории и гетерогенность целей.
Три возраста истории
Язык, поэзия и миф
Провидение и смысл истории
Исторические колебания
«Разум» в культуре эпохи Просвещения
Девиз эпохи просвещения: «Имей мужество пользоваться собственным умом»
«Разум» просветителей
«Просветительский разум» против метафизических систем
Атака на «суеверия» «позитивных» религий
«Разум» и естественное право
Просвещение и буржуазия
Как просветители распространяли «свет»
Просвещение и Неоклассицизм
Просвещение, история и традиции
Пьер Бейль: задача историка в «выявлении ошибок»
Просвещение во Франции
Энциклопедия
Возникновение, структура и сотрудники Энциклопедии.
Цели и принципы «Энциклопедии»
Д"Аламбер и философия как «Наука о фактах»
«Философский век» и «век эксперимента и анализа»
Деизм и естественная мораль.
Дени Дидро: от деизма к материализму
Деизм против атеизма и позитивной религии. Всё есть материя в движении.
Кондилъяк и гносеология сенсуализма
Жизнь и творчество.
Ощущение как основа познания.
«Статуя, внутренне устроенная, как мы» и построение человеческих функций.
Вредный «жаргон» метафизиков и как хорошо составленный язык науки. Традиция и воспитание.
Просветительский материализм: Ламетри, Гельвеции, Гольбах
Ламерти и его труд «Человек-машина».
Гельвеции: ощущение — это начало умственных способностей, а интерес — начало морали.
Гольбах: «человек — это творение природы»
Вольтер: борьба за терпимость
Жизнь и творчество Вольтера.
Защита деизма от атеизма и теизма.
«Защита человечества» от «возвышенного мизантропа» Паскаля.
Против Лейбница и его «лучшего из возможных миров».
Основы веротерпимости. «Дело Каласа» и «Трактат о веротерпимости»
Монтескье: условия свободы и правовое государство
Жизнь и сочинения Монтескье. Соображения об исключительном значительном значении наук.
«Персидские письма».
«О духе законов».
Разделение властей — это когда одна власть может остановить другую.
Жан-Жак Руссо: просветитель-«еретик»
Жизнь и сочинения.
Человек в «естественном состоянии».
Руссо против энциклопедистов.
Руссо-просветитель.
«Общественный договор».
«Эмиль», или педагогический путеводитель.
Естественность религии.
Английское просвещение
Спор о деизме и религии откровения
Джон Толанд: христианство без тайн.
Сэмюэль Кларк и доказательство существования необходимого и независимого Существа.
Антони Коллинз и защита «свободомыслия»
Мэтью Тиндаль и сведение Откровения к естественной религии.
Джозеф Батлер: естественная религия фундаментальна, но это не все.
Этика английского просвещения»
Шефтсбери и автономия морали.
Фрэнсис Хатчесон: наилучшее действие обеспечивает наибольшее счастье наибольшему числу людей.
Дэвид Гартли: «физика разума» и этика на психологической основе.
Бернард Мандевиль и «Басня о пчелах, или пороки частных лиц — блага для общества»
Когда частный порок становится общественной добродетелью.
Когда частная добродетель ведет общество к гибели.
«Шотландская школа» «здравого смысла»
Томас Рид: человек как культурное животное.
Рид и теория интеллекта.
Рид: реализм и здравый смысл.
Дугальд Стюарт и условия философской аргументации.
Томас Браун: философия духа и искусство сомнения.
Немецкое Просвещение
Немецкое Просвещение: характеристики, предшественники, оциокультурная среда
Характеристики.
Источники.
Э. В. фон Чирнхауз: «are inveniendi» как вера в разум.
Самюэль Пуфендорф: естественное право и проблема разума.
Христиан Томазий: различие между правом и моралью.
Пиетизм и его связи с Просвещением.
Фридрих II и политическая ситуация.
«Энциклопедия знания» Христиана Вольфа
Философские дискуссии в эпоху Вольфа
Мартин Кнутцен: встреча пиетизма и волъфианства.
Христиан А. Крузиус: независимость воли от разума.
Иоганн Г. Ламберт: в поисках «царства истины».
Иоганн Н. Тетенс: «психологическое» обоснование метафизики.
Александр Баумгартен и обоснование эстетической систематики.
Герман Самюэль Реймарус: натуральная религия против религии откровения
Мозес Мендельсон и существенное различие между религией и государством
Готхольд Эфраим Лессинг и «Страсть к истине»
Лессинг и проблема эстетики.
Лессинг и проблема религии.
Итальянское Просвещение
Истоки Итальянского Просвещения
Антиклерикализм Пьетро Джанноне.
Людовико А. Муратори и защита «хорошего вкуса», т. е. критического взгляда на вещи.
Просветители Ломбардии
Пьетро Верри: «Добро рождается из зла».
Алессандро Верри: недоверие — ласточка истины.
Чезаре Бекхариа: против пыток и смертной казни.
Паоло Фризи: «первый, кто пробудил от рна Ломбардию»
Неаполитанское Просвещение
Антонио Дженовези: первый итальянский профессор политической экономии.
Фердинандо Галиани: автор трактата «О деньгах».
Гаэтано Филанджери: разумные и универсальные законы должны учитывать состояние нации.
Кант и критический поворот западной мысли
Жизненный путь и сочинения Канта
Сочинения Канта.
Духовная перспектива докритического периода.
«Великий свет» и «Диссертация» года.
«Критика чистого разума»
Критическая проблема: априорный синтез и его обоснование. «Коперниканская революция» Канта.
Трансцен дентальная эстетика (теория чувственного познания и его априорных форм).
Трансцендентальная аналитика и теория априорных форм интеллектуального познания.
Логика и ее деления
Категории и их дедукция
«Я мыслю», или трансцендентальная апперцепция
Трансцендентальный схематизм и трансцендентальное обоснование ньютоновой физики.
Различие между феноменом и ноуменом.
Трансцендентальная диалектика
Кантианское понятие диалектики
Способность разума в специфическом смысле и идеи разума в кантианском смысле
Рациональная психология и паралогизмы разума
Рациональная космология и антиномии разума
Рациональная теология и традиционные доказательства существования Бога
Регулятивное использование идей разума
«Критика практического разума» и Кантианская этика
Понятие «практического разума» и цель новой «критики»
Моральный закон как «категорический императив»
Сущность категорического императива.
Формулы категорического императива.
Свобода как условие и основание морального закона.
Принцип автономии морали и его смысл.
«Моральное благо» и типология суждения.
«Ригоризм» и кантианский гимн долгу.
Постулаты практического разума и примат его над чистым разумом.
«Критика способности суждения»
Положение третьей «Критики» по отношению к двум предыдущим. Способность суждения определяющая и способность суждения рефлектирующая.
Эстетическая способность суждения.
Понятие возвышенного.
Телеологическая способность суждения и выводы из «Критики способности суждения»
«Звездное небо надо мной и моральный закон во мне»

ББК 87.3.-4Ит
P. 31

G. REALE/D. ANTISERI, IL pensiero occidentale dalle origini ad oggi.
(c) copyright by Editrice La Scuola, Brescia (Italia) 1983.

Дж. РЕАЛЕ, Д. АНТИСЕРИ. Западная философия от истоков до наших дней. I. Античность. - ТОО ТК "Петрополис", 1994. - 336 с.

Книга Дж. Реале и Д. Антисери "Западная философия от истоков до наших дней" представляет собой многотомное издание по истории философии, первый том которого - "Античность" - перед Вами. Авторы в доступной форме показали процесс формирования научных идей от античности до нашего времени; суммировали исследовательскую работу многих поколений западных историков философии и культуры.
Предназначается для преподавателей и студентов высших учебных заведений.
Лексический указатель основных понятий античной философии подготовлен на основе книги G. REALE, "Storia della filosofia antica", vol. V., Pubblicazioni della Universita Cattolica, (c) 1975-1980; 1991 Vita e Pensiero, Milano.

Перевод с итальянского С. Мальцевой.
Научный редактор Э. Соколов.

Данное издание осуществлено при поддержке Международного фонда "Культурная инициатива".

ISBN 88-350-7271-9
ISBN 5-86708-029-3

(c) ТОО ТК "Петрополис", 1994 г.
(c) Международный фонд "Культурная инициатива", 1994 г.
(c) Мальцева С.А., перевод, 1994 г.

Номер страницы предшествует странице
Знак "###" в тексте обозначает нераспознанные древнегреческие символы - (прим. сканировщика)

Книга I
Оглавление

Предисловие к русскому изданию
Предисловие к шестнадцатому итальянскому изданию

Предисловие
К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

"Жизнь вне поиска не достойна быть прожитой для человека", - читаем мы в "Апологии Сократа" (38-а). Как бы рефреном к этой максиме звучат слова Карла Поппера: "Все мы - философы. И даже те из нас, кто не сознают этого, имеют свои философские предпочтения. Большая часть этих предпосылок принимается безотчетно: они абсорбируются из культурного ареала или традиции. Даже будучи основой практического действия и жизни в целом, они принимаются и проповедуются без должной критической оценки.
Факт, удостоверяющий суть профессиональной и академической философии, состоит, в частности, и в этой необходимости критически оценивать получившие такое широкое распространение теории".
Учитывая сказанной, авторы настоящей книги выражают надежду в небесполезности своего труда для русских студентов.

ДЖОВАННИ РЕАЛЕ
ДАРИО АНТИСЕРИ
Милан-Рим, май, 1994 год

Предисловие
К ШЕСТНАДЦАТОМУ ИТАЛЬЯНСКОМУ ИЗДАНИЮ

Если судить о книге по числу страниц, то наше издание по истории философской мысли в трех томах (около 2,5 тыс. страниц) покажется слишком громоздким. Впрочем, не мешает вспомнить сентенцию аббата Террасона, цитированную Кантом в "Критике чистого разума" (в предисловии): "Если объем книги измерять не количеством страниц, но временем, необходимым для ее понимания, то о многих можно было бы сказать, что они могли бы быть много короче".

И в самом деле, многие учебники по философии выиграли бы, будь они пространнее в серии аргументов. Ведь краткость в экспозиции философских проблем не упрощает, но усложняет суть дела, делая их малоприятными, если не совсем бессмысленными. Так или иначе, но такого сорта краткость фатально ведет к ноционизму, т.е. перечню точек зрения, дающих панораму философских высказываний, инструктивную, но вместе с тем, малоинформативную.

Таким образом, настоящий учебник предлагает наличие, по меньшей мере, трех уровней: помимо того, что древние называли "доксографией" (своего рода считка мнений, того, что говорили философы), необходимо объяснить, почему они так говорили, а также нелишне понимать, как все это было сказано, наконец, есть уровень указателей эффектов, производимых и провоцируемых философскими и научными теориями.

Что касается объяснительного уровня - почему нечто утверждалось, - то всегда непросто разглядеть сплетения событийных рядов экономического, социального и культурного плана с теоретическими и спекулятивными мотивами. Учитывая все это, мы стремились избегать опасных редукций - социологистических, психологистических, историцистских, удерживая специфическую идентичность философского дискурса.

Показывая то, как выражали мыслители свои доктрины, мы широко использовали их собственные слова. Цитируемые тексты даны в дозах, соответствующих дидактической парадигме научающегося ума, входящего в незнакомый дискурс. От предельно простого он мало-помалу переходит к философским категориям, развивая мышцу мысли и собственную способность к постижению все более сложных идей, которые выражены в разных лингвистических тональностях несхожими и оттого притягательными голосами. Подобно тому как для постижения способа чувствования и воображения поэта мы вчитываемся в его стихи, так и проникнуть в способ мышления философа нельзя иначе как через форму выраженных им идей.

Нельзя не отметить также, что философы интересны не только тем, что они говорят, но и тем, о чем молчат; традициями, которым они дают начало, течениями, которые приводятся в движение. Одни из них благоприятствуют рождению определенных идей, другие, напротив, делают это невозможным. По поводу последнего обстоятельства историки философии чаще хранят молчание, тем важнее для нас - сделать этот аспект очевидным, особенно, при объяснении сложных взаимоотношений между философскими и научными, религиозными, эстетическими и социо-политическими идеями.

Учитывая, что в преподавании философии исходное - проблемы, которые она поднимала и решала, мы часто отдавали предпочтение синхроническому методу, относительно диахронического, который, впрочем, также использован в пределах его возможностей.

Что же касается желаемой цели, то она состоит в формировании теоретически обогащенных умов, владеющих методами, способных к постановке и методической разработке проблем, готовых к критическому прочтению окружающей реальности во всей ее сложности. Именно этой цели служат означенные выше четыре уровня: содействовать самоконституирующемуся уму молодого человека в духе открытости новому и в его способности к самозащите перед лицом опасных искушений нашего века - бегство в иррациональное, капитуляция перед прагматизмом и убогим сциентизмом. Разум открыт тогда, когда он имеет в самом себе корректирующее устройство, выводящее (поскольку это человеческий разум) одну за другой ошибки и высвобождающее энергию для движения вперед по все новым интинерариям.

Дж. РЕАЛЕ и Д. АНТИСЕРИ
Западная философия от истоков до наших дней
I. Античность
Перевод: канд.филос.н. Мальцева С.А.
Научный редактор: д.филос.н., профессор Соколов Э.В.
Редакторы: Ермакова М.Г., Серкова В.А.
Корректор: Минин С.П.
Макетирование: Копелевич М.Г., Маликова Е.Н., Шевчук Г.В., Фуганов С.М.
Лицензия ЛР № 061171 от 12 мая 1992 г.
Сдано в набор 28.03.94. Подписано в печать 04.07.94. Формат 60Х90 1/16. Бумага
офсетная. Гарнитура "Таймс". Усл. печ. л. 21. Тираж 25 000 экз. Заказ № 731.
ТОО ТК "Петрополис". 190121, Санкт-Петербург, ул. Союза Печатников, д. 7 "Г", тел./факс 113-71-29.
Отпечатано с оригинал-макета в Государственном производственном предприятии "Печатный Двор". 197110, Санкт-Петербург, Чкаловский пр., 15.

Название: Западная философия от истоков до наших дней

Перевод С. Мальцевой

Язык: Русский

Том 1. Античность - PDF 6,2 Мб,
ТОО ТК "Петрополис", 1997.- 336 с.
ISBN 88-350-7271-9
ISBN 5-86708-103-6

Том 2. Средневековье - PDF 14,9 Мб, отсканированные страницы, OCR
ТОО ТК "Петрополис", 1997.-368 с.
ISBN 88-350-7271-9
ISBN 5-86708-104-4

Том 3. От Возрождения до Канта - DjVu 8,98 Мб, отсканированные страницы, OCR
С-Петербург: Пневма, 2002.- 880 с.
ISBN 5-901151-05-4

Том 4. От романтизма до наших дней - DjVu 19,1 Мб, отсканированные страницы, OCR
Санкт-Петербург: ТОО ТК «Петрополис», 1997. - 880 с.
ISBN 88-350-7272-7
ISBN 5-86708-105-2

Книга Дж. Реале и Д. Антисери -«Западная философия от истоков до наших дней» представляет собой многотомное итальянское издание по истории философии. В нем подытожены результаты исследований европейских историков философии. Издание имеет контрольно-обучающий характер, включает в себя документы, фрагменты текстов мыслителей различных эпох, материалы справочного характера, хронологические таблицы, биографии, именной указатель. Предназначено для студентов, аспирантов, преподавателей вузов и лицеев гуманитарного профиля, а также для всех, самостоятельно изучающих историю развития научных и философских идей.

Содержание

ТОМ I. АНТИЧНОСТЬ
Часть 1. ГРЕЧЕСКИЕ ИСТОКИ ФИЛОСОФСКОЙ МЫСЛИ
Часть 2. ОТКРЫТИЕ ЧЕЛОВЕКА. Софисты, Сократ, сократики и Гиппократ
Часть 3. ПЛАТОН И ГОРИЗОНТ МЕТАФИЗИКИ
Часть 4. АРИСТОТЕЛЬ Первая систематизация знания
Часть 5. ФИЛОСОФСКИЕ ШКОЛЫ ЭЛЛИНИСТИЧЕСКОЙ ЭПОХИ. Кинизм, эпикуреизм, стоицизм, скептицизм
Часть 6. ПОСЛЕДНЕЕ ЦВЕТЕНИЕ ФИЛОСОФИИ ЯЗЫЧЕСКОГО АНТИЧНОГО МИРА. Плотин и неоплатонизм

ТОМ II. СРЕДНЕВЕКОВЬЕ
Часть 7. ДУХОВНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ БИБЛЕЙСКОГО ПОСЛАНИЯ
Часть 8. ПАТРИСТИКА. Разработка библейского послания и философствование в вере
Часть 9. ГЕНЕЗИС, РАЗВИТИЕ И РАСПАД СХОЛАСТИКИ. Разум и вера в Средневековье

ТОМ III. ОТ ВОЗРОЖДЕНИЯ ДО КАНТА (НОВОЕ ВРЕМЯ: ОТ ЛЕОНАРДО ДО КАНТА)
Часть первая. ГУМАНИЗМ И ВОЗРОЖДЕНИЕ
Часть вторая. ВЕРШИНЫ И ДОСТИЖЕНИЯ ВОЗРОЖДЕНЧЕСКОЙ МЫСЛИ ЛЕОНАРДО, ТЕЛЕЗИО, БРУНО, КАМПАНЕЛЛА
Часть третья. НАУЧНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Часть четвертая. БЭКОН И ДЕКАРТ. РАЗВИТИЕ ФИЛОСОФСКОЙ МЫСЛИ В ТЕОРЕТИЧЕСКОМ И СОЦИАЛЬНОМ АСПЕКТАХ В СРАВНЕНИИ С НАУЧНОЙ РЕВОЛЮЦИЕЙ
Часть пятая. ВЕЛИКИЕ МЕТАФИЗИЧЕСКИЕ ПОСТРОЕНИЯ. ОККАЗИОНАЛИЗМ, СПИНОЗА И ЛЕЙБНИЦ
Часть шестая. РАЗВИТИЕ ЭМПИРИЗМА
Часть седьмая. ПАСКАЛЬ И ВИКО: ДВА МЫСЛИТЕЛЯ ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ НОВОГО ВРЕМЕНИ
Часть восьмая. РАЗУМ В КУЛЬТУРЕ ПРОСВЕЩЕНИЯ
Часть девятая. РАЗВИТИЕ ПРОСВЕТИТЕЛЬСКОГО РАЗУМА ВО ФРАНЦИИ, АНГЛИИ, ГЕРМАНИИ И ИТАЛИИ
Часть десятая. КАНТ И ОБОСНОВАНИЕ ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ

ТОМ IV. ОТ РОМАНТИЗМА ДО НАШИХ ДНЕЙ
Часть первая. РОМАНТИЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ И ФОРМИРОВАНИЕ ИДЕАЛИЗМА
Часть вторая. АБСОЛЮТИЗАЦИЯ ИДЕАЛИЗМА У ГЕГЕЛЯ
Часть третья. ОТ ГЕГЕЛЬЯНСТВА К МАРКСИЗМУ. ВОЗНИКНОВЕНИЕ И РАЗВИТИЕ МАРКСИЗМА
Часть четвертая. ВЕЛИКИЕ НИСПРОВЕРГАТЕЛИ ГЕГЕЛЕВСКОЙ СИСТЕМЫ: ГЕРБАРТ, ТРЕНДЕЛЕНБУРГ, ШОПЕНГАУЭР, КЬЕРКЕГОР
Часть пятая. ИТАЛЬЯНСКАЯ ФИЛОСОФИЯ В ЭПОХУ РИСОРДЖИМЕНТО
Часть шестая. ПОЗИТИВИЗМ
Часть седьмая. РАЗВИТИЕ НАУКИ В XIX ВЕКЕ. ЭМПИРИОКРИТИЦИЗМ И КОНВЕНЦИОНАЛИЗМ
Часть восьмая. ОТ ФИЛОСОФИИ XIX ВЕКА - К ФИЛОСОФИИ XX ВЕКА
Часть девятая. ВКЛАД ИСПАНИИ В ФИЛОСОФИЮ XIX ВЕКА
Часть десятая. ФЕНОМЕНОЛОГИЯ, ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ, ГЕРМЕНЕВТИКА
Часть одиннадцатая. БЕРТРАН РАССЕЛ, ЛЮДВИГ ВИТГЕНШТЕЙН И ФИЛОСОФИЯ ЯЗЫКА
Часть двенадцатая. СПИРИТУАЛИЗМ, ПЕРСОНАЛИЗМ, НОВАЯ ТЕОЛОГИЯ И НЕОСХОЛАСТИКА
Часть тринадцатая. МАРКСИЗМ ПОСЛЕ МАРКСА И ФРАНКФУРТСКАЯ ШКОЛА
Часть четырнадцатая. ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ В XX ВЕКЕ. ФРЕЙД, ПСИХОАНАЛИЗ И СТРУКТУРАЛИЗМ
Часть пятнадцатая. РАЗВИТИЕ НАУКИ И ЭПИСТЕМОЛОГИИ В XX ВЕКЕ
Часть шестнадцатая. ИВДИВВД, РЫНОК И ГОСУДАРСТВО В СОВРЕМЕННОЙ АМЕРИКАНСКОЙ ПОЛИТОЛОГИИ. РОЛС, НОЗИК И НОВАК