Камю а бунтующий человек краткое содержание. Философская анатомия бунта

Камю Альбер

Бунтующий человек

Альбер Камю.

Бунтующий человек

Введение

I. Человек бунтующий

II Метафизический бунт

Сыны Каина

Абсолютное отрицание

Литератор

Мятежные денди

Отказ от спасения

Абсолютное утверждение

Единственный

Ницше и нигелизм

Бунтующая поэзия

Лотреамон и заурядность

Сюрреализм и революция

Нигилизм и история

III Исторический бунт

Цареубийство

Новое Евангелие

Казнь короля

Религия добродетели

Богоубийства

Индивидуальный терроризм

Отказ от добродетели

Трое одержимых

Разборчивые убийцы

Шигалевщина

Государственный терроризм и иррациональный террор

Государственный терроризм и рациональный террор

Буржуазные пророчества

Революционные пророчества

Крах пророчеств

Последнее царство

Тотальность и судилища

Бунт и революция

IV. Бунт и искусство

Роман и бунт

Бунт и стиль

Творчество и революция

V. Полуденная мысль

Бунт и убийство

Нигилистическое убийство

Историческое убийство

Мера и безмерность

Полуденная мысль

По ту сторону нигелизма

Коментарии и примечания редакции

ЧЕЛОВЕК БУНТУЮЩИЙ

Что же представляет собой человек бунтующий"? Это человек, говорящий "нет". Но, отрицая, он не отрекается: это человек, уже первым своим действием говорящий "да". Раб, всю жизнь исполнявший господские распоряжения, вдруг считает последнее из них неприемлемым. Каково же содержание его "нет""?

"Нет" может, например, означать: "слишком долго я терпел", "до сих пор - так уж и быть, но дальше - хватит", "вы заходите слишком далеко" и еще: "есть предел, переступить который я вам не позволю" Вообще говоря, это "нет" утверждает существование границы. Та же идея предела обнаруживается в чувстве бунтаря, что другой "слишком много на себя берет", простирает свои права дальше границы, за которой лежит область суверенных прав, ставящих преграду всякому на них посягательству. Таким образом, порыв к бунту коренится одновременно и в решительном протесте против любого вмешательства, которое воспринимается как недопустимое, и в смутной убежденности бунтаря в своей правоте, а точнее, в его уверенности, что он "вправе делать то-то и то-то". Бунта не происходит, если нет такого чувства правоты. Вот почему взбунтовавшийся раб говорит разом и "да" и "нет". Вместе с упомянутой границей он утверждает все то, что неясно чувствует в себе самом и хочет сберечь. Он упрямо доказывает, что в нем есть нечто "стоящее" и оно нуждается в защите. Поработившему его порядку он противопоставляет своего рода право терпеть угнетение только до того предела, какой устанавливается им самим.

Вместе с отталкиванием чужеродного в любом бунте сразу происходит полное отождествление человека с определенной стороной его существа. Здесь скрытым образом вступает в игру ценностное суждение, и притом столь основательное, что оно помогает бунтарю выстоять среди опасностей. До сих пор он по крайней мере молчал, погрузившись в отчаяние, вынужденный терпеть любые условия, даже если считал их глубоко несправедливыми. Поскольку угнетаемый молчит, люди полагают, что он не рассуждает и ничего не хочет, а в некоторых случаях он и вправду ничего уже не желает. Отчаяние, как и абсурд, судит и желает всего вообще и ничего в частности. Его хорошо передает молчание Но как только угнетаемый заговорит, пусть даже он скажет "нет", это значит, что он желает и судит. Бунтарь делает круговой поворот. Он шел, погоняемый кнутом хозяина. А теперь встает перед ним лицом к лицу. Бунтовщик противопоставляет все, что для него ценно, всему, что таковым не является. Не всякая ценность обусловливает бунт, но всякое бунтарское движение молчаливо предполагает некую ценность. О ценности ли в данном случае идет речь?

В бунтарском порыве рождается пусть и неясное, но сознание: внезапное яркое чувство того, что в человеке есть нечто такое, с чем он может отождествить себя хотя бы на время. До сих пор раб реально не ощущал этой тождественности. До своего восстания он страдал от всевозможного гнета. Нередко бывало так, что он безропотно выполнял распоряжения куда более возмутительные, чем то последнее, которое вызвало бунт. Раб терпеливо принимал эти распоряжения; в глубине души он, возможно, отвергал их, но, раз он молчал, значит, он жил своими повседневными заботами, еще не осознавая своих прав. Потеряв терпение, он теперь начинает нетерпеливо отвергать все, с чем мирился раньше. Этот порыв почти всегда имеет обратное действие. Отвергая унизительное повеление своего господина, раб вместе с тем отвергает рабство как таковое. Шаг за шагом бунт заводит его гораздо дальше, чем простое неповиновение. Он переступает даже границу, установленную им для противника, требуя теперь, чтобы с ним обращались как с равным. То, что прежде было упорным сопротивлением человека, становится всем человеком, который отождествляет себя с сопротивлением и сводится к нему. Та часть его существа, к которой он требовал уважения, теперь ему дороже всего, дороже даже самой жизни, она становится для бунтаря высшим благом. Живший дотоле каждодневными компромиссами, раб в один миг ("потому что как же иначе...") впадает в непримиримость - "все или ничего". Сознание возникает вместе с бунтом.

Альбер Камю

Бунтующий человек

ЖАНУ ГРЕНЬЕ

И сердце

Открыто отдалось суровой

Страдающей земле, и часто ночью

В священном мраке клялся я тебе

Любить ее бестрепетно до смерти,

Не отступаясь от ее загадок

Так я с землею заключил союз

На жизнь и смерть.

Гелъдерлт «Смерть Эмпедокла»

ВВЕДЕНИЕ

Есть преступления, вызванные страстью, и преступления, продиктованные бесстрастной логикой. Чтобы различить их, уголовный кодекс пользуется удобства ради таким понятием, как «предумышленность». Мы живем в эпоху мастерски выполненных преступных замыслов. Современные правонарушители давно уже не те наивные дети, которые ожидают, что их, любя, простят. Это люди зрелого ума, и у них есть неопровержимое оправдание - философия, которая может служить чему угодно и способна даже превратить убийцу в судью. Хитклиф, герой «Грозового перевала», готов уничтожить весь шар земной, лишь бы только обладать Кэтти, но ему бы и в голову не пришло заявить, что такая гекатомба разумна и может быть оправдана философской системой. Хитклиф способен на убийство, но дальше этого его мысль не идет. В его преступной решимости чувствуется сила страсти и характера. Поскольку такая любовная одержимость - явление редкое, убийство остается исключением из правила. Это что-то вроде взлома квартиры. Но с того момента, когда по слабохарактерности преступник прибегает к помощи философской доктрины, с того момента, когда преступление само себя обосновывает, оно, пользуясь всевозможными силлогизмами, разрастается так же, как сама мысль. Раньше злодеяние было одиноким, словно крик, а теперь оно столь же универсально, как наука. Еще вчера преследуемое по суду, сегодня преступление стало законом.

Пусть никого не возмущает сказанное. Цель моего эссе - осмыслить реальность логического преступления, характерного для нашего времени, и тщательно изучить способы его оправдания. Это попытка понять нашу современность. Некоторые, вероятно, считают, что эпоха, за полстолетия обездолившая, поработившая или уничтожившая семьдесят миллионов человек, должна быть прежде всего осуждена, и только осуждена. Но надо еще и понять суть ее вины. В былые наивные времена, когда тиран ради вящей славы сметал с лица земли целые города, когда прикованный к победной колеснице невольник брел по чужим праздничным улицам, когда пленника бросали на съедение хищникам, чтобы потешить толпу, тогда перед фактом столь простодушных злодейств совесть могла оставаться спокойной, а мысль ясной. Но загоны для рабов, осененные знаменем свободы, массовые уничтожения людей, оправдываемые любовью к человеку или тягой к сверхчеловеческому, - такие явления в определенном смысле просто обезоруживают моральный суд. В новые времена, когда злой умысел рядится в одеяния невинности, по странному извращению, характерному для нашей эпохи, именно невинность вынуждена оправдываться. В своем эссе я хочу принять этот необычный вызов, с тем, чтобы как можно глубже понять его.

Необходимо разобраться, способна ли невинность отказаться от убийства. Мы можем действовать только в свою эпоху среди окружающих нас людей. Мы ничего не сумеем сделать, если не будем знать, имеем ли право убивать ближнего или давать свое согласие на его убийство. Поскольку сегодня любой поступок пролагает путь к прямому или косвенному убийству, мы не можем действовать, не уяснив прежде, должны ли мы обрекать людей на смерть, и если должны, то во имя чего.

Нам важно пока не столько докопаться до сути вещей, сколько выяснить, как вести себя в мире - таком, каков он есть. Во времена отрицания небесполезно определить свое отношение к проблеме самоубийства. Во времена идеологий необходимо разобраться, каково наше отношение к убийству. Если для него находятся оправдания, значит, наша эпоха и мы сами вполне соответствуем друг другу. Если же таких оправданий нет, это означает, что мы пребываем в безумии, и у нас есть только один выход» либо соответствовать эпохе убийства, либо отвернуться от нее. Во всяком случае, нужно четко ответить на вопрос, поставленный перед нами нашим кровавым многоголосым столетием. Ведь мы и сами под вопросом. Тридцать лет тому назад, прежде чем решиться на убийство, люди отрицали многое, отрицали даже самих себя посредством самоубийства. Бог плутует в игре, а вместе с ним и все смертные, включая меня самого, поэтому не лучше ли мне умереть? Проблемой было самоубийство. Сегодня идеология отрицает только чужих, объявляя их нечестными игроками. Теперь убивают не себя, а других. И каждое утро увешанные медалями душегубы входят в камеры-одиночки: проблемой стало убийство.

Эти два рассуждения связаны друг с другом. Вернее, они связывают нас, да так крепко, что мы уже не можем сами выбирать себе проблемы. Это они, проблемы, поочередно выбирают нас. Примем же нашу избранность. Перед лицом бунта и убийства я в этом эссе хочу продолжить размышления, начальными темами которых были самоубийство и абсурд.

Но пока что это размышление подвело нас только к одному понятию - понятию абсурда. Оно, в свою очередь, не дает нам ничего, кроме противоречий во всем, что касается проблемы убийства. Когда пытаешься извлечь из чувства абсурда правила Действия, обнаруживается, что вследствие этого чувства убийство воспринимается в лучшем случае безразлично и, следовательно, становится допустимым. Если ни во что не веришь, если ни в чем не видишь смысла и не можешь утверждать никакую ценность, все дозволено и ничто не имеет значения. Нет доводов «за», нет доводов «против», убийцу невозможно ни осудить, ни оправдать. Что сжигать людей в газовых печах, что посвящать свою жизнь уходу за прокаженными - разницы никакой. Добродетель и злой умысел становятся делом случая или каприза.

И вот приходишь к решению вообще не действовать, а это означает, что ты, во всяком случае, миришься с убийством, которое совершено другим. Тебе же остается разве что сокрушаться о несовершенстве человеческой природы. А почему бы еще не подменить действие трагическим дилетантизмом? В таком случае человеческая жизнь оказывается ставкой в игре. Можно, наконец, замыслить действие не совсем бесцельное. И тогда, за неимением высшей ценности, направляющей действие, оно будет ориентировано на непосредственный результат. Если нет ни истинного, ни ложного, ни хорошего, ни дурного, правилом становится максимальная эффективность самого действия, то есть сила. И тогда надо разделять людей не на праведников и грешников, а на господ и рабов. Так что, с какой стороны ни смотреть, дух отрицания и нигилизма отводит убийству почетное место.

Тема абсурда и тема бунта рассматривается Альбером Камю в его книге «Бунтующий человек». Человек есть носитель разума, - пишет Камю. Разум побуждает его ставить перед собой некие цели и пытаться их осуществить. Он побуждает его искать в мире логику и смысл. Пытаться понять мир. А мир, по большому счету, этим усилиям оказывается чужд. Человеку ни за что не свести реальность к его собственному мышлению, всегда остается зазор, несоответствие. Мир иррационален.

«Для чего? и «почему?» - это человеческие вопросы, с которыми он подходит к миру, но в мире вне человека нет цели и смысла. Живя, он создает их себе сам, но самая большая бессмыслица состоит в том, что человек смертен, и смерть сводит на «нет» любые проекты бытия.

И это несоответствие человеческого ожидания цели и смысла – бессмысленности мира Камю и называет «абсурдом»: «Сам по себе мир просто неразумен, и это все, что о нем можно сказать. Абсурдно столкновение между иррациональностью и исступленным желанием ясности, зов которого отдается в самых глубинах человеческой души ».

Камю рассматривает проблему самоубийства как основную философскую проблему. Человек, кончающий с собой, делает это не под влиянием аффекта (какое-то сильное переживание может, разве что, послужить «последней каплей»), своим поступком он признает, что жизнь не стоила того, чтобы ее прожить, что человеческое существование бессмысленно.

Самоубийца понимает абсурдность человеческого существования и смиряется с ней. Он говорит, «да, жить не стоило», и снимает абсурд, устраняя свое собственное существование. Самоубийца признает свое поражение.

Позиции самоубийцы Камю противопоставляет бунт . «Бунтующий человек» Камю тоже знает, что мир иррационален, а его существование абсурдно (его разум достаточно пробудился, чтобы сознавать это, он не живет по привычке; и он не пытается снять этот абсурд каким-либо воображаемым образом). Но он не соглашается с абсурдом.

Бунт, о котором говорит Камю, означает жизнь с сознанием абсурда (вопиющего несоответствия претензии моего разума на смысл и бессмысленности самой реальности). Жить и суметь радоваться жизни, не смотря на абсурд, с которым невозможно смириться. « Для человека без шор, - пишет Камю, - нет зрелища прекраснее, чем борьба интеллекта с превосходящей его реальностью ».

А. Камю, «Абсурдное рассуждение» (глава из книги «Бунтующий человек»).

_____________________________________________________________________________

Тема другого в экзистенциализме.

Экзистенциализм рассматривает человека (и мир человека) как основанные на нем самом. Исключая какие-либо заранее данные точки зрения (полагаемые как объективные, то есть абсолютные), он рассматривает человека, как субъекта, созидающего свой мир, изобретающего свой проект бытия.

И поэтому (в каком-то смысле) экзистенциалистский человек остается один, замкнутый в рамках своего мышления, своей конституирующей, осваивающей мир активности.

Ранее говорилось о том, что это одиночество экзистенциалистского человека не означает произвол, о том, как он своим разумом преодолевает это одиночество, выстраивая некую рациональную модель человечества, предполагающую свое добро и зло. Но только разумом.

Может ли человек вылезти из скорлупы своей собственной субъективности и прорваться, собственно, к другому? Наиболее очевидный ответ: нет, не может.

Но при всем при этом, Сартр отмечает, что другой играет нередуцируемую роль в созидании мной себя как телесного существа, фактически пребывающего в мире. Чтобы конституировать себя, мне нужен взгляд другого .

Моя модель мира, как я ее созидаю в качестве субъекта, предполагает меня, увиденного со стороны. В отсутствии абсолютной точки зрения (Бог, как было сказано, отсутствует), другой знает, кто я такой. Другой хранит тайну того, кто я есть на самом деле. Чтобы я действительно был, другой должен подтвердить мое существование.

И в то же время я сознаю, что, точно так же, как другой дан мне в первую очередь как некое тело (вещь, объект), которое может мне угрожать мне или мешать, которое я могу так или иначе использовать, точно так же и я (в первую очередь) дан другому.

Поэтому люди стесняются. Человек чувствует себя обнаженным и беззащитным перед взглядом другого человека, потому что понимает, что другой может и не признать за ним того безусловного и непреходящего значения, которое он предполагает за собой.

Ты можешь остаться для него всего лишь вещью, средством, в то время как тебе бы хотелось, чтобы другой признал твое нередуцируемое значение. В этом, пишет Сартр, - смысл любви (как одного из проектов человеческого существования): тебе нужно, чтобы другой тебя полюбил, признал как центр и высшую ценность универсума. Любить – означает хотеть, чтобы тебя любили (в этом – парадокс и противоречие). /Ведь любящий, желая «влюбить» в себя другого, сам не предполагает в него влюбляться и становиться частью его проекта/.

При этом сам любящий пускается на авантюру: он пытается соблазнить, он рискует стать для другого объектом (объектом любования), чтобы тот, возможно, признал за ним значение центрального, конституирующего мир субъекта. Любящий хочет стать для любимого божеством, дарящим ему его мир, в этом акте одаривания он обрел бы себя.

Любящему нужно, чтобы любимый сделал это добровольно, а в то же время не совсем добровольно. Он желает быть выбранным, и, в то же время, с необходимостью и безусловно выбранным. Ведь «ключик» от его собственного существования лежит у другого. Если тот передумает, - он исчезнет. /Ему нужно добровольно привязать к себе любимого так, чтобы тот уже не изменил своего решения/.

Это невозможно? Да. В этом смысле проект под названием «любовь» всегда не удается. Потому, что, что даже если сейчас другой признает за мной это центральное значение, то в будущем он может передумать. Он свободен (а если бы его выбор не был бы свободным, он не имел бы никакой учреждающей ценности).

То есть с помощью проекта «любовь» человеку не удается окончательно утвердить (оградить от всех мирских, случайных обстоятельств) истину своего существования. Однако не стоит обманываться по поводу того, как Сартр относится к этой «провальности». Стоит учитывать, что экзистенциалист Сартр обращается с противоречиями не как Гегель (это у Гегеля все противоречия должны сниматься), а как Кьеркегор: если бы мы проследили дальнейшую логику «Бытия и ничто», то увидели бы, что человеческое существование описывается им как тянущееся от одного неснимаемого противоречия к другому.

Этой теме посвящении третья часть «Бытия и ничто» Сартра (часть называется «Для другого»).

«…мы, в самом деле, приписываем телу-для-другого столько же реальности, что и телу-для-нас. Точнее, тело-для-другого и есть тело-для-нас, но непостижимое и отчужденное. Оно является нам тогда, когда другой совершает для нас функцию, к которой мы не способны и которая, однако, лежит на нашей обязанности: видеть себя такими, каковы мы есть». Ж. П. Сартр, «Бытие и ничто», часть 3, «Третье онтологическое измерение тела».

«Таким образом, нам представляется, что любить - это в своей сущности проект заставить полюбить себя. Отсюда и новое противоречие, и новый конфликт; каждый из любящих полностью пленен другим, поскольку он хочет заставить любить себя за исключением всех остальных; но в то же время каждый требует от другого любви, которая вовсе не сводится к "проекту быть любимым … Требуемая таким образом от другого любовь не может ничего требовать; она является чистой вовлеченностью без взаимности. Но как раз эта любовь не могла бы существовать иначе как в качестве требования любящего…» Ж. П. Сартр. «Бытие и ничто», часть 3, «Первая установка по отношению к другому: любовь, язык, мазохизм».

____________________________________________________________________________

Альбер Камю (1913–1960) - французский писатель, драматург, один из основателей французского "атеистического" экзистенциализма, лауреат Нобелевской премии по литературе. Основные философские произведения мыслителя - "Миф о Сизифе" (разработка философии и эстетики "абсурда") "Бунтующий человек" (полемика с нигилизмом, рассматриваемым как предпосылка теории и практики тоталитаризма), "Письма к немецкому другу" и "Шведские речи".

К написанию "Бунтующего человека" Камю приступил в феврале 1950 г. Через год, в марте 1951 г., основной текст книги был завершён. Отдельные главы - о Ницше и Лотреамоне - были опубликованы в журналах до выхода книги. "Бунтующий человек" был опубликован в 1951 г. в издательстве "Галлимар".

Альбер Камю
Бунтующий человек

ЖАНУ ГРЕНЬЕ

И сердце
Открыто отдалось суровой
Страдающей земле, и часто ночью
В священном мраке клялся я тебе
Любить ее бестрепетно до смерти,
Не отступаясь от ее загадок
Так я с землею заключил союз
На жизнь и смерть.
Гелъдерлт "Смерть Эмпедокла"

ВВЕДЕНИЕ

Есть преступления, вызванные страстью, и преступления, продиктованные бесстрастной логикой. Чтобы различить их, уголовный кодекс пользуется удобства ради таким понятием, как "предумышленность". Мы живем в эпоху мастерски выполненных преступных замыслов. Современные правонарушители давно уже не те наивные дети, которые ожидают, что их, любя, простят. Это люди зрелого ума, и у них есть неопровержимое оправдание - философия, которая может служить чему угодно и способна даже превратить убийцу в судью. Хитклиф, герой "Грозового перевала", готов уничтожить весь шар земной, лишь бы только обладать Кэтти, но ему бы и в голову не пришло заявить, что такая гекатомба разумна и может быть оправдана философской системой. Хитклиф способен на убийство, но дальше этого его мысль не идет. В его преступной решимости чувствуется сила страсти и характера. Поскольку такая любовная одержимость - явление редкое, убийство остается исключением из правила. Это что-то вроде взлома квартиры. Но с того момента, когда по слабохарактерности преступник прибегает к помощи философской доктрины, с того момента, когда преступление само себя обосновывает, оно, пользуясь всевозможными силлогизмами, разрастается так же, как сама мысль. Раньше злодеяние было одиноким, словно крик, а теперь оно столь же универсально, как наука. Еще вчера преследуемое по суду, сегодня преступление стало законом.

Нам важно пока не столько докопаться до сути вещей, сколько выяснить, как вести себя в мире - таком, каков он есть. Во времена отрицания небесполезно определить свое отношение к проблеме самоубийства. Во времена идеологий необходимо разобраться, каково наше отношение к убийству. Если для него находятся оправдания, значит, наша эпоха и мы сами вполне соответствуем друг другу. Если же таких оправданий нет, это означает, что мы пребываем в безумии, и у нас есть только один выход" либо соответствовать эпохе убийства, либо отвернуться от нее. Во всяком случае, нужно четко ответить на вопрос, поставленный перед нами нашим кровавым многоголосым столетием. Ведь мы и сами под вопросом. Тридцать лет тому назад, прежде чем решиться на убийство, люди отрицали многое, отрицали даже самих себя посредством самоубийства. Бог плутует в игре, а вместе с ним и все смертные, включая меня самого, поэтому не лучше ли мне умереть? Проблемой было самоубийство. Сегодня идеология отрицает только чужих, объявляя их нечестными игроками. Теперь убивают не себя, а других. И каждое утро увешанные медалями душегубы входят в камеры-одиночки: проблемой стало убийство.

Но пока что это размышление подвело нас только к одному понятию - понятию абсурда. Оно, в свою очередь, не дает нам ничего, кроме противоречий во всем, что касается проблемы убийства. Когда пытаешься извлечь из чувства абсурда правила Действия, обнаруживается, что вследствие этого чувства убийство воспринимается в лучшем случае безразлично и, следовательно, становится допустимым. Если ни во что не веришь, если ни в чем не видишь смысла и не можешь утверждать никакую ценность, все дозволено и ничто не имеет значения. Нет доводов "за", нет доводов "против", убийцу невозможно ни осудить, ни оправдать. Что сжигать людей в газовых печах, что посвящать свою жизнь уходу за прокаженными - разницы никакой. Добродетель и злой умысел становятся делом случая или каприза.

Следовательно, если мы хотим принять концепцию абсурда, мы должны быть готовы убивать, повинуясь логике, а не совести, которая будет представляться нам чем-то иллюзорным. Разумеется, для убийства необходимы некоторые наклонности. Впрочем, как показывает опыт, не такие уж ярко выраженные. К тому же, как это обычно и бывает, всегда есть возможность совершить убийство чужими руками. Все можно было бы уладить во имя логики, если бы с логикой здесь и вправду считались.

А -4 Б-3 В-1 Г-2

А -3 Б-1 В- 2 Г-4

9. Высказывание: «Существовать – значит быть воспринимаемым» выражает суть …

А) Материализма;

Б) Объективного идеализма;

В) Субъективного идеализма;

Г) Мистицизма.

10. Д. Локку принадлежит афоризм:

А) «Человек человеку - Бог»;

Б) «Человек человеку - волк»;

В) «Человек человеку - друг»;

Г) «Человек человеку - брат».

11. Найдите соответствие:

Философ Основное понятие его философии

А) Гегель; 1) Общественно-экономическая формация;

Б) Фихте; 2) Человек;

В) Маркс; 3) «Я»;

Г) Фейербах. 4) Абсолютная идея.

12. Гегелем разработаны основные законы …

А) Механики;

Б) Антропологии;

В) Религии;

Г) Диалектики.

13. «Вещь в себе» в философии И. Канта означает …

Б) Проявление скрытого смысла вещей;

В) Сущность вещи;

Г) Случайность.

14. В докритический период философской деятельности И. Канта интересуют проблемы ….

А) Этические;

Б) Антропологические;

В) Философии природы;

Г) Метафизические.

15. Философская система Гегеля является …

А) Дуалистической;

Б) Материалистической;

В) Прагматической;

Г) Идеалистической.

16. Ф. Энгельсу принадлежит произведение ….

А) «Энциклопедия философских наук»;

Б) «Мир как воля и представление»;

В) «Сущность христианства»;

Г) «Диалектика природы».

17. По Канту, единственно здравым путем познавательной деятельности выступает …

А) Скептицизм;

Б) Догматизм;

В) Критика;

Г) Схоластика.

18. Согласно Л. Фейербаху, общественное развитие определяется ….

А) Долгом;

Б) Мышлением;

В) Объективными законами;

Г) Любовью.

19. Религия Л. Фейербаха основана на признании …

А) Бога как существа, вынесенного за пределы самого человека;

Б) Бога, растворенного в природе;

В) Бога, находящегося в самом человеке.

20. Главным фактором развития общества К. Маркс считал …

А) Экономический;

Б) Политический;

В) Географический;

Г) Психологический.

Становление и развитие неклассической философии. Основные направления философской мысли XX века

1. «Наука не нуждается ни в какой, стоящей над ней философии», - тезис, характерный для философии …

А) Экзистенциализма;

Б) Прагматизма;

В) Позитивизма;

Г) Герменевтики.

2. Основателем школы психоанализа был …

А) Ч. Пирс;

Б) З. Фрейд;

В) Э. Фромм;

Г) Тейяр де Шарден.

3. Соотнесите:

Философ Философское направление

А) О. Конт; 1) Экзистенциализм;

Б) Э. Гуссерль; 2) Прагматизм;

В) Ж.-П. Сартр; 3) Позитивизм;

Г) Д. Дьюи. 4) Герменевтика.

А) М. Хайдеггер;

Б) А. Камю;

В) Э. Фромм;

Г) К. Ясперс.

А) С. Кьеркегора;

Б) Э. Гуссерля;

В) Э. Фромма;

Г) К. Юнга .

6. Завершите определение:

«Иррационализм – философское направление, в основе миропонимания которого лежит ___________».

7. Идеи «переоценки всех ценностей», «воли к власти», «сверхчеловека» ввел в оборот …

А) К. Маркс;

Б) С. Кьеркегор;

В) Ф. Ницше;

Г) Г. Марсель.

А) А. Камю; 1) «Логико-философский трактат»;

Б) М. Хайдеггер; 2) «Миф о Сизифе»;

В) Л. Витгенштейн; 3) «Иметь или быть»?

Г) Э. Фромм; 4) «Бытие и время».

Камю а бунтующий человек краткое содержание. Философская анатомия бунта

Альбер КамюБунтующий человек

ВВЕДЕНИЕ

Альбер Камю
Бунтующий человек