Козин, николай григорьевич. Русское освободительное движение

Сурнев Николай Григорьевич Родился 4 марта 1923 г. в селе Большое Городище Курской губернии. Окончил 7 классов, 2 курса медицинского техникума и аэроклуб. В 1942 г. Сурнев окончил Чугуевскую военную авиационную школу. Около года служил в качестве летчика-инструктора.Начал Из книги Большая Советская Энциклопедия (ЕГ) автора БСЭ

Чеботарёв Николай Григорьевич

Чеботарёв Николай Григорьевич Чеботарёв Николай Григорьевич , советский математик, член-корреспондент АН СССР (1929). В 1916 окончил Киевский университет. Профессор Казанского университета (с 1928). Основные

Козин, Николай Григорьевич

(р. 26.03.1951) - спец. по теории познания, филос. онтологии и антропологии; д-р филос. наук, проф. Род. в Баку. Окончил ист. ф-т Саратовского гос. ун-та (1973) и филос. асп. того же ун-та (1975). В 1975-1990 работал на кафедре филос. Сарат. гос. ун-та; с 1990 - зав. кафедрой филос., проф. Сарат. экон. ин-та. Канд. дисс. - "Уровни познания и теоретическая наука" (1976). Докт. дисс. - "Прогресс и статус человека в объективной реальности" (1989). Согласно развиваемой К. концепции, осн. факторы, определяющие особенности эмпирич. и теор., восходят к онтол. структуре бытия и специфике ее отражения в знании ("элементы сущности" - эмпирич. и "сущность в чистом виде" - теор.), а также к соц.-культурной обусловленности знания и познания ("масштабность знаний"); универсум субстанциально иерархичен и представляет собой иерархию сущностей; прогресс - процессуальное основание такой иерархичности, а потому наиболее адекватным отражением его сущности следует признать определение прогресса как изменения от низшей ступени сущности к высшей; понятие прогресса применимо для характеристики процессуальное™ материи в масштабах бесконечности универсума; осн. причиной возникающих в этой связи парадоксов бесконечного прогресса является, по К., несоответствие между конкретно-теор. представлениями о сущности прогресса и абстрактно-теор. представлениями о процессуальной бесконечности универсума. В результате синтеза концепции онтол. негеоцентризма и самозамыкающейся иерархии уровней возникает, как считает К., теоретически более конкретная модель бесконечности универсума - основа решения парадоксов бесконечного прогресса.

Соч.: Познание и историческая наука (эмпирический и теоретический уровни знания и познания и историческая наука ). Саратов , 1980 ; Возможен ли новый биологический вид человека? // Биология человека и социальный прогресс. Пермь , 1982 ; Эмпирический и теоретический уровни научного познания // Научное знание : уровни , методы , формы. Саратов , 1986 ; Бесконечность. Прогресс. Человек. (Статус человека в объективной реальности ). Саратов , 1988 ; Статус человека в мире и проблема внеземных цивилизаций // ФН. 1989. № 1 ; Философия , круг ее проблем и роль в обществе. Саратов , 1991 ; Творчество и основы его детерминации // Философские вопросы теории творчества. Саратов , 1992 ; Человек как универсальный фактор биологической эволюции // Методология экологических исследований. Саратов , 1992 ; Ценность человека как элемента универсума // Общественное сознание и мир человеческих ценностей. Саратов , 1993.

Большая биографическая энциклопедия . 2009 .

Смотреть что такое "Козин, Николай Григорьевич" в других словарях:

В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Федорцов. Федорцов Николай Павлович Род деятельности: советский, российский актёр театра и кино Дата рождения: 18 мая 1940(1940 05 18 … Википедия

Кавалеры ордена Святого Георгия IV класса на букву «К» Список составлен по алфавиту персоналий. Приводятся фамилия, имя, отчество; звание на момент награждения; номер по списку Григоровича Степанова (в скобках номер по списку Судравского);… … Википедия

Омское высшее общевойсковое командное дважды Краснознаменное училище имени М.В. Фрунзе (Омское ВОКУ, ОмВОКУ, ОВОКУ, ОВОКДКУ) … Википедия

- … Википедия

Содержание 1 1980 2 1981 3 1982 4 1983 5 1984 6 1985 … Википедия

Список лауреатов Содержание 1 1975 2 1976 3 1977 4 1978 5 1979 6 … Википедия

Нагрудный знак лауреата Государственной премии Росиийской Федерации Государственная премия Российской Федерации присуждается с 1992 года Президентом Российской Федерации за вклад в развитие науки и техники, литературы и искусства, за выдающиеся… … Википедия

Нагрудный знак лауреата Государственной премии Росиийской Федерации Государственная премия Российской Федерации присуждается с 1992 года Президентом Российской Федерации за вклад в развитие науки и техники, литературы и искусства, за выдающиеся… … Википедия

Нагрудный знак лауреата Государственной премии Росиийской Федерации Государственная премия Российской Федерации присуждается с 1992 года Президентом Российской Федерации за вклад в развитие науки и техники, литературы и искусства, за выдающиеся… … Википедия

Книги

• Россия. Что это? В поисках идентификационных сущностей , Козин Николай Григорьевич. Так что же такое Россия? В чем состоит ее сущность - идентификационная сущность страны и образующих ее наций, благодаря некоторым воспроизводится в истории мир России и в нем, составляющий…

Как известно, вооружённое сопротивление русских националистов советским оккупантам на территории Брянской области в форме партизанской борьбы продолжалось с момента отступления РОНА с родной земли в августе 1943 вплоть до марта 1951, когда чекистами был ликвидирован повстанческий отряд «недобитых каминцев» из жителей села Лагеревки Комаричского района. В момент захвата главаря отряда был тяжело ранен начальник Комаричского отделения госбезопасности капитан Ковалев.

В лесах Мглинского и Суражского районов действовали части «Зеленой армии» под руководством резидента «Зондерштаба-Россия» Роздымахи, а на границе Красногорского района и Белоруссии действовал отряд бывшего сотрудника СД Войтенко. Этот отряд был разгромлен частями войск охраны тыла Красной Армии. Войтенко погиб в перестрелке. Однако небольшой части бойцов удалось скрыться. Впоследствии ее возглавил бывший старший полицейский Суражского участка Козин и его брат.

Отряд Николая Козина — вооружённое антисоветское формирование, состоявшее в основном из бывших бойцов бригады РОНА, пожелавших остаться в родных местах, и сотрудников администрации Локотской республики, действовавшее в 1944—1948 годах в лесах Брянской области.

Николай Козин некогда был полицаем в Суражском районе Брянской области. В отряд вошли те, кто не ушёл с немцами на Запад. Впоследствии в состав отряда вошёл и ряд других людей, которые не были коллаборационистами, но были недовольны советской властью. Среди них было несколько дезертировавших солдат, которые ушли в леса из-за серьёзных конфликтов с начальством. Например, Рощин. За войну - несколько наград. Вернулся мужик в родной Суражский район и обомлел: пока воевал за родную землю, здоровенный кусок его приусадебного участка бессовестно оттяпал местный председатель сельского Совета. Может, рассчитывал, что Рощин не вернется с войны. Ворвался фронтовик в сельсовет: "Я за вас кровь проливал, а вы, гады, в
тылу отсиживались! Да еще и землю мою забрали!" А его и слушать не хотят, на дверь показывают. Схватил Рощин чернильницу со стола и с фронтовой сноровкой запустил сельскому чину прямиком в лоб. Тут его за покушение на советскую власть и повязали. Но бравый солдат выбрал момент и, отправив в нокдаун своих конвоиров, бежал в лес. Озлобленный, с опустошенной душой, он долго скитался, пока не столкнулся с людьми из отряда Козина, и стало в ней одним фронтовиком больше. Тех и других объединяла ненависть к сталинской системе, которая в лучшем случае могла дать им "двадцатку" лагерей.

Отряд решил использовать опыт партизан и скрывался в лесах Суражского района.

Как ни странно, но отряд всерьёз ждал начала Третьей мировой войны и прихода войск бывших союзников СССР. Ожидания были не беспочвенными: после речи в Фултоне Уинстона Черчилля началось обострения в отношениях между новообразованным советским блоком и блоком капиталистическим.

Чтобы обеспечить отряд провизией, «Лесные братья» грабили советские склады и магазины. Им всегда удавалось уходить: имелась хорошая сеть информаторов. Часть населения относилась к партизанам вполне лояльно, несмотря на дерзкие грабежи магазинов, складов. В те времена вернулась продразверстка: на каждую душу населения была определена норма сдачи хлеба государству. Налоговые инспектора вытряхивали крестьян подчистую. Козин, чтобы добиться симпатий у населения, приказал убить налогового инспектора и председателя сельсовета, которые слишком усердствовали в сборе хлеба у населения.

Ещё одна акция, направленная на завоевание поддержки местного населения, была проведена партизанами в селе Нивное. Когда члены отряда вошли в село, охрана и руководство села бежали из него. Козин сорвал замки с церкви, в которой хранилось изъятое крестьянское зерно, и сказал крестьянам, чтобы они забирали его назад. Часть крестьян поддалась на уговоры партизан, за что впоследствии была арестована и сослана в Сибирь. Вместе с ними после этой истории подверглись репрессиям и семьи партизан.

"Лесные братья" ответили еще более дерзкими и беспощадными акциями. Терять им было нечего.
Нападения и убийства советских активистов, уничтожение государственного имущества доставляли много головной боли сталинскому режиму.
Партизаны действовали группами по два-три человека, тщательно соблюдая законы конспирации. Летом они жили в лесу, а зимой временно сворачивали деятельность и прятались в подвалах у местных жителей. Каждая из групп имела свою зону, а ежегодно в мае партизаны собирались на «съезды», где уточнялись явки, распределялись районы действия, решалось, кого ликвидировать из местных чиновников.

В это время против отряда Козина были брошены полки внутренних войск НКВД нескольких районов Брянской области и Белорусской ССР, но полномасштабные прочёсывания лесов Брянщины результатов не давали. Однажды два поисковых подразделения, приняв друг друга за партизан, открыли друг по другу огонь, в результате чего несколько солдат погибли.

За оплошности в работе начальник Суражского районного отдела НКВД был снят с должности, а вместо него был поставлен бывший начальник Почепского районного отдела НКВД Михаил Чириков. Чириков прекратил армейские операции, подрывавшие авторитет властей среди местного населения, а также вернул семьи партизан в Брянскую область, надеясь выйти на след отряда через родственные связи. Последняя мера значительна повысила авторитет Чирикова среди местных жителей. Чириков же надеялся перессорить через родственников членов отряда между собой, для чего была запущена порочащая дезинформация, например, что кто-то плохо отзывался о Козине, или что кто-то собирается бежать из отряда. Основные усилия были направлен на разжигание ссоры между Козиным и ещё одним авторитетным членом отряда, выпускником московской разведшколы, заброшенным на задание в брянские леса и решившим просто отсидеться, неким Матыкой.

От имени Матыки были изготовлены поддельные письма, в которых он якобы плохо отзывался о Козине и готовился с ним расправиться, после чего они были подброшены родственникам. Козин решил расправиться с отступником, и Матыка был убит. Это убийство стало началом конца отряда — бывшие фронтовики перессорились с бывшими полицаями, начали убивать друг друга. Тем временем сотрудники НКВД и войсковые подразделения добивали оставшихся в живых. Например, одного из партизан чекисты окружили в сарае. Когда тот отказался сдаваться, его сожгли в этом сарае живьём.

Партизаны решили, что их выдали три брата Курганских, один из которых был местным активистом. Все трое были убиты членами отряда поздней ночью. Это стало одной из последних акций отряда. Остатки его рассеялись по лесам. Козина застрелил его же собственный подручный Лавров, который в тот же день сдался властям. К 1948 году с отрядом было покончено, в живых осталось лишь 3-4 партизана, которые были осуждены к длительным срокам лишения свободы, так как смертная казнь временно была отменена.

ОСОБОЕ МНЕНИЕ

Анамнез счастья

В статье предпринята попытка поставить «диагноз» феномену счастья через анализ его главных ценностносмысловых маркеров. Счастье вербализируется как процесс и состояние, в котором задействованы все, без какого-либо исключения факторы жизни. Их проживание в максимальной полноте их сущности - составляет главную линию, связующую и результирующую события человеческой жизни в нечто, что может быть идентифицировано как счастье.

Ключевые слова: счастье, несчастье, богатство, бедность, вечность, мгновение, жизнь, смерть, гармония, смысл, наслаждение, духовность, желание, страдание, любовь, свобода, сущность.

Все трансформации последних двух десятков лет в новейшей истории страны и нации как-то по-новому, с новой остротой поставили вечные вопросы перед потрясенным российским обществом и, пожалуй, главный среди них - для чего живем? Банальный ответ - для того, чтобы быть счастливыми, обескураживает своей неопределенностью. Особенно в условиях, когда капитализация общества, открыв все источники для тотальной меркантилизации жизненного пространства человека, водрузила на вершину иерархии человеческих ценностей одни материальные смыслы богатства, сделав их чуть ли не единственными источниками счастья на земле. Далее мы несколько раз коснемся этого мотива в разных аспектах. А сейчас несколько слов о бедности.

Разумеется, бедность не есть порок, но она и не делает человека счастливым. Это не тот путь, идя по которому, человек обретает главные смыслы счастья. В лучшем случае бедность может обрести нейтральный статус по отношению к счастью человека. И здесь все будет зависеть от того, как к ней относиться и как ее переживать. Бедность необычайно многолика и в таком качестве может стать источником неожиданных смысловых аберраций. Одна из них связана с неклассическим типом «бедности», пышным цветом расцветшей на дрожжах российских

© Козин Н.Г., 2011

Н.Г. Козин

реформ. Речь идет не о тех бедных, которые борются за биологическое и социальное выживание, а о тех, которые борются за экономическое процветание. Кому ценой неимоверных усилий в хаосе российской приватизации все-таки удалось прорваться и даже закрепиться в так называемом среднем слое, почувствовать вкус, если и не богатства, то материального достатка на устах. О тех социально нестабильных слоях населения, соблазненных обогащением и при этом любыми средствами и на любых условиях, соблазненных и отравленных ядом ожидания богатства как единственного источника счастья на Земле.

Это те, «кто “беден” и вынужден таким оставаться, потому что их имущество убого по сравнению с тем, что им предлагается, и потому что у их желаний убраны любые пределы. Они “бедны”, потому что счастье, к которому они стремятся, выражается в вечно растущем числе вещей и потому постоянно от них ускользает и никогда не будет достигнуто. В этом более широком смысле не только “угнетенные”, но и “соблазненные” бедны» и будут ими оставаться до тех пор, пока будут видеть, если и не все, то главные смыслы жизни в ценностях только потребительского общества и потребительского существования. Именно в нем окончательно теряются многие источники счастья и, в частности, сама способность смотреть на мир с удивлением - глазами детства, этого неиссякаемого источника счастья на Земле. «Как можно - видеть дерево, и не быть счастливым?» (Ф. М. Достоевский).

Ведь солнце, свет и тепло, им даруемое, как внешний источник человеческого оптимизма, уже рождает ощущение небывалой полноты бытия. Не об этом ли состоянии тихо-безмятежного, но всепоглощающего счастья, даруемого состоянием особой полноты бытия и единства со всем сущим, писал А. П. Платонов: «Шло время прекрасного лета. Свет и тепло питали лес, хлебные цветы и нивы, а ветер соединял и смешивал дыхание всех живущих на земле, чтобы каждый живой чувствовал живого, всё равно - далекий он или близкий, знакомый или непонятный». Умение радоваться и с особой глубиной тому, что есть, самой возможности с этим «есть» сосуществовать - это уже жизнь, а потому уже несказанное счастье. Ценностно-смысловое ослепление богатством превращается в главного тирана нашей повседневной жизни. Мы начинаем растрачивать себя в бесконечных стараниях удовлетворить такие желания, которые не удовлетворяются никогда. И в итоге наша жизнь уподобляется ветряным мельницам в мире, где нет ветра, несущего главные смыслы человеческой жизни. В конце концов, существует большая разница между тем, что мы хотим, и тем, что нам просто нужно.

Ведь, если и не большая, то, несомненно, главная часть источников счастья на Земле, в сущности, ничего не стоит, а потому их просто невозможно купить. Они досягаемы, если и не помимо денег вообще, то уж точно помимо больших денег, иными способами - средствами высокой культуры понимания, отношения и переживания главных ценностей и смыслов жизни, доступных каждому, кто наделен главным счастьем жизни - если

не просто счастьем существования, просто быть, то счастьем осмысленного существования. А потому и большая часть наших несчастий проистекает из того, что, не дорастая до самих себя, мы не можем соединиться с самими собой, с потаенной сущностью своей души, начать жить подлинными сущностями бытия, а не их симулякрами. И в таком своем смысловом качестве главные источники счастья даруются не тому, у кого есть просто деньги.

Таким образом, счастье не в деньгах и даже не в их количестве, а в определенном типе отношения к ним, когда они просто перестают иметь значение самоцели человеческого существования. Главные источники счастья даруются тому, кто любит само существование за то, что оно уже существование и за то, что его можно длить и, тем более, длить со смыслом; кто смог возвысить себя до способности пережить каждое его мгновение, если и не как вечность, то как целую жизнь, остановить мгновение, оценить и насладиться им в таком качестве. Только так, когда каждое мгновение времени достигает вечности, мы можем прожить его со смыслом. Ведь что такое смысл в его самом глубинном онтологическом измерении?

Это нечто, приходящее к нам из вечности и на этой основе связующее нас с вечностью, не с тем, что проходит, а с тем, что вечно было, есть и остается. Это такое измерение бытия, которое, связывая себя с масштабом и сущностью вечности, вслед за этим научает нас жить мгновением, но так и таким, как и в каком запечатлена сущность вечности. И такое нам удается потому, что смысл - нечто, вытекающее из самой сущности бытия, есть акт, выражающий высшую степень тождества сущности формам ее существования. Феномен смысла манифестирует предназначенность всего сущего к бытию в согласии со своей сущностью. После этого одно только и остается - научиться жить мгновением, но так и таким, как и в каком запечатлена сущность вещей и вечности, с ними связанной.

Так мы вооружаем себя мотивами жить не только благодаря, но и вопреки всему сущему, и главное - в каждом мгновении бытия открывать для себя тайну мгновения вечности. Но у нас постоянно не хватает времени, мы им безответственно пренебрегаем для того, чтобы начать жить. Его хватает лишь на то, чтобы проживать жизнь. Так, в итоге настоящее, особенно в своих мгновениях, постоянно ускользает от нас, и оно будет ускользать до тех пор, пока мы не научимся все отдавать настоящему, отдавать так и настолько, как будто с его исчезновением должно исчезнуть все.

В любом случае один из самых глубоких источников счастья находится в сфере человеческого сознания. Бездумного, как и беспроблемного счастья, похоже, не бывает. Ведь человек живет, исходя из своего сознания, так и настолько, как и насколько он осознает свое бытие. Каждый человек есть отражение его внутреннего мира. Смысл жизни и человеческое счастье равны человеку: они есть то, что есть человек. Поэтому ни один источник счастья не может войти в человека, минуя его сознание. Вот почему всякое осознание любого момента бытия уже является прелюдией счас-

тья - свидетельством того, что ты есть и есть как человек. Ибо в этот момент происходит одно из главных таинств человеческого существования: то, чем бытие было до человека - небытием для его сознания, становится осознанным бытием, начинает существовать в человеке и для человека.

И в таком качестве всякое бытие становится или может стать источником счастья, потому что, начиная жить в человеке, начинает жить для человека. А счастье и есть то, что, живя во мне, меня очеловечивает - делает сопричастным всему сущему. Нельзя быть счастливым, живя в углу бытия, его фрагментами, можно стать счастливым, только живя бытием всего бытия. Только идя этим путем, можно стать счастливым - начать жить в согласии со своей сущностью. Все в этом мире, имея отношение к моему бытию, имеет отношение и к моему счастью. И только от меня, от позиции моего сознания будет зависеть то, до какой степени я смогу возвыситься до переживания всякого момента бытия как момента счастья.

И тогда счастье - это когда каждое мгновение, отрываясь от времени и устремляясь к вечности, спешит ко мне с поцелуями. Ведь, убивая время, каждое его мгновение, лишая его ценности и смысла, мы убиваем вечность, в нем заключенную. После банкротства идеи загробной жизни и посмертного воздаяния и с ними связанного бессмертия земная жизнь приобрела новую, никакими иллюзиями незамутненную привлекательность. Вкусить бессмертие теперь оказалось не только возможным, но и необходимым только через его переживание в мгновениях быстротекущей жизни. Только так можно высвободить скрытое в мгновениях зерно вечности. И главная задача жизни в этом контексте сводится к дерзкому творению смыслов, отмеченных печатью вечности, перед абсурдностью ее конечности.

Жизнь, озаренная светом вечности, не может быть несчастной, ибо озарена светом осмысленного существования - совершается вокруг и во имя главных ее смыслов и ценностей, тех, что даруются самим счастьем существования. И здесь совет касательно того, как жить, может быть сведен к фундаментальному по своей простоте трюизму - дышать! Единственное, что имеет абсолютную цену - это жизнь, все остальное лишь ее производные. Хотя мы порой относимся к своей жизни так, словно у нас есть нечто, превосходящее ее по своей ценности. Жизнь сама для себя является главной ставкой жизни: она - всё, что у меня есть.

Вот почему у счастья банальные истоки: сохраняющий источники здоровья, уже сохраняет главные источники счастья на земле, включая сюда и все источники наслаждения. При наличии здоровья все становится или может стать источником наслаждения, ибо оно сохраняет сами источники жизни, еще точнее - последние источники жизни, поскольку именно они позволяют просто жить. Все остальное в жизни человека оказывается досягаемым для него только после и на основе присутствия в его жизни самих источников жизни - телесных и духовных, но никак не помимо или вопреки им. И вместе с тем, когда человек имеет просто жизнь, он всегда уст-

ремляется к тому, чтобы превзойти ее еще и проживанием главных ценностей и смыслов жизни, находящихся по ту сторону простого существования.

В связи с этим не стоит упрощать жизнь и не понимать того, почему желания большей части людей направлены главным образом на деньги, которые они любят больше всего другого. Это естественно и даже прямо неизбежно - «любить то, что подобно неутомимому Протею, во всякую минуту готово превратиться в любой предмет наших изменчивых желаний и многоразличных потребностей. Ведь всякое другое благо может удовлетворять лишь одно желанье, одну потребность: пища хороша только для голодного, вино для здорового, лекарство для больного, шуба для зимы, женщины для юношей и т. д. Все это, следовательно, лишь блага относительные. Одни деньги - абсолютное благо: они отвечают не какой-нибудь одной потребности, а всякой потребности вообще».

Если перевести все это на язык экономики, то именно это уникальное свойство денег - их способность служить всеобщим эквивалентом стоимости и на этой основе обмениваться на любой товар - способствовать братанию невозможностей, создает обманчивое ощущение, якобы деньги и есть олицетворение главного корня, которым подпитываются основные соки, питающие плоды человеческого счастья. В действительности, способность денег отвечать любой потребности не есть главный источник счастья, во всяком случае, абсолютного, а источник их явной фетишизации. На пути полного отождествления денег и счастья есть лишь одно, но принципиально непреодолимое ограничение: деньги, как абсолютное благо, действительно отвечают всякой потребности вообще, но только такой, которую можно купить и которая, таким образом, может принять товарную форму существования. И самое опасное в связи с этим - это монетизация наслаждений, когда все они воспринимаются в качестве нечто, что можно только купить. Так все ценности начинают приходить к нам только из мира денег, и тогда перекрывается тот главный путь, который связывает нас с человечностью.

Что же не поддается отношениям купли-продажи, что просто невозможно купить? Прежде всего, это то, что человек должен создать сам и для себя - своим трудом в себе самом. Это совершенно неприкасаемая часть человеческого существа, не досягаемая для власти денег, ибо есть нечто, что может появиться в человеке и для человека только через огромную работу человеческой души. Следовательно, существует какой-то аспект бытия, совершенно выпадающий из отношений купли-продажи, из форм товарно-денежного существования. Деньги позволяют купить все симуляторы жизни, но не саму жизнь и в ней то, что составляет ее сущность. В конце концов, деньги - всего лишь суть то, что значительно упрощает доступ к жизни, ее ресурсной базе и инструментам жизни, помогает жить. Но это все-таки еще не сама жизнь, не то, с чем связаны самые сакраментальные проявления сущности жизни. Человеческая жизнь - всегда нечто больше, чем то, с чем ее связывают, и только благодаря этому она -

жизнь человека. А потому и человек лишь постольку человек, поскольку, отрицая налично данную ему реальность, всегда находит в себе силы для того, чтобы возвыситься над ней.

И вот здесь мы вновь возвращаемся к природе тех источников счастья, которые нельзя купить, потому что они ничего не стоят, ибо цена им - сама жизнь. И именно здесь очень важно понять, что в жизни больше всего надо любить саму жизнь, ее простые и главные проявления. Любить именно их больше того, что им просто сопутствует. Через суету повседневности в нашу жизнь вламывается много такого, что окончательно разлучает нас именно с этими простыми и главными проявлениями жизни, с тем, что, оказывается, ничего не стоит потому, что просто бесценно. В жизни есть источники жизни самодостаточные для того, чтобы она и просто была и была жизнью, и эти источники жизни есть главные источники человеческого счастья, от которых производны все остальные. И они в качестве «остальных» уже могут быть, а могут и не быть, но это не должно стать источником наших страданий в этом мире.

Не может и не должно стать источником страданий то, что проходит, не затрагивая главный пласт жизни - те источники, из которых существование черпает само существование, его главные смыслы, средства и условия. А потому надо еще научиться быть счастливым несмотря ни на что, даже вопреки всему. И условием такого счастья является жажда жизни - способность черпать источники счастья из всех и прежде всего самых простых проявлений существования. Мало этого, надо научиться еще и проживать их с такой интенсивностью, как будто в следующее мгновение ты должен умереть. В противном случае мы можем пополнить когорту тех людей, которые не доживают до смерти, так как перестают жить по-человечески задолго до нее.

В конце концов, для счастья самым важным условием оказывается еще и то, что человек есть сам по себе, в себе и для себя в своей жизни, а не то, что он просто имеет от жизни. При этом он может иметь именно «все», но не иметь главное для того, чтобы этим «всем» по-настоящему насладиться - себя как индивидуальность, вместившей в себе весь мир. Сосредоточивший мир в себе сосредотачивает для себя главные источники счастья в этом мире. Они начинают жить в человеке только после того, как человек дорастает до их восприятия и проживания в своей жизни. Только тот индивид, который возвысил себя до статуса тождества всему миру или к этому статусу стремящийся, способен актуализировать в себе и для себя мир бытия как мир человеческого счастья.

Нет более надежного ограждения от несчастья, чем сам человек, ибо счастье по-настоящему может принадлежать лишь тому, кто являет сознание и волю, адекватные сущности человеческого существования - пережить и воплотить в себе весь мир, конечными средствами существования бесконечность. Иметь не только и не столько от мира сего для себя, сколько сам мир в себе. Такая ценностная установка противостоит всем упрощениям бытия

и среди них главному: некоторые предпочитают искать странное счастье и странным образом - на путях ничего неделания (а, как известно, ничего не делая, никем не станешь), но с претензиями иметь для себя все от мира сего.

Таким образом, и это главное, в традициях глубокой философской мысли бедность никогда не ощущалась как невыносимое несчастье. И у этого состояния много объясняющих причин и среди них очевидное: у человеческого несчастья слишком много измерений, чтобы можно было его свести к банальностям простой бедности. Оно так же многолико, как и наши поиски счастья. И самый парадоксальный среди них тот, который поиски счастья осуществляет посредством постоянного пробуждения нашего несчастья. И если можно говорить об иерархии несчастий, то, пожалуй, самое страшное из всех несчастий, которыми может страдать человек, - это быть несчастным несчастьем своих детей. Это справедливо во всех смыслах, включая и тот, который возводит источник всех несчастий к неумению переносить несчастье. А из всех несчастий самое трудно переносимое - это как раз быть несчастным несчастьем своих детей и в пределе - это когда мы теряем ребенка. Именно тогда жизнь окончательно наносит удар со всех сторон.

Мы начинаем осознавать существование как космическую несправедливость и даже больше - как космическое безразличие ко всем смыслам нашего существования, что ставит под радикальное сомнение само присутствие смысла в нашей жизни, ее основной вопрос: если я есть - то ради чего? Так рождается невроз бессмысленности существования. Ведь жизнь - всего лишь мгновение, которое приходит к нам из вечности. И лишь тот, кто оседлал мгновение, может пытаться оседлать жизнь, как последовательность мгновений. Ведь «нет ничего, кроме подлинной цели настоящего мгновения» (Ямамото Цунэтомо). Так неужели «все пепел, призрак, тень и дым» (Иоанн Дамаскин), все бессмысленно - и то, что мы рождаемся, и то, что мы умираем? И если это так, то это все окончательно размазывает существование человека во времени, в частности, тем, что лишает его временной перспективы, того естественного ощущения, что с твоим уходом из бытия твоя жизнь еще не прекращается, не теряет всех смыслов, ибо продолжается в жизни твоих детей. И именно через них человек связывает себя с мгновением, способным вместить в себя вечность.

Ведь в чем корень несчастья, подпитываемого несчастьем своих детей? В той исторической ситуации, в тех жизненных условиях и обстоятельствах жизни, в тех личных качествах и ценностях, которые лишают существование временной перспективы. Там, где человек упирается в отсутствие временной перспективы, радикально сужается пространство жизни. Все виды человеческого несчастья живут трагическим несчастьем безвременья человеческого существования. Когда окончательно обрываются все экзистенциально значимые перспективы человеческого существования - осмысленно быть частью имеющего смысл человеческого бытия не только настоящего, но и завтрашнего дня. Жизнь человека должна быть насыщена днями, при-

дающими ей смысл, а не днями, этот смысл у нее отнимающий. Вот почему человек находит главное прибежище от смерти только в том, что не умирает, что связывает его с вечностью. Соответственно, и смысл имеет только то, что имеет временную перспективу - способность продолжить себя в другом и в этом качестве иметь значение для бытия другого. Вот почему то, что не имеет человекоразмерных смыслов, теряет и всякую ценность.

Хотя, быть может, для существования, эгоистически сосредоточенного на персоне своего «я», все, что выходит за пределы его проблем, не есть проблемы вообще. А потому мир несчастья начинает твориться источниками боли и зла, вращающимися только вокруг моего «я», только тем, что оно воспринимает как зло и как боль. Не стоит обременять себя воображаемыми страданиями. В самой сущности жизни заложена необходимость, постоянно побуждающая нас умалять боль бытия. А потому одним из условий счастья является наша способность не придавать значение тому и такое, что и какое его не имеет. Для того чтобы осилить страдания, им надо указать на их место в целостном мире вечности. Воспринятые через идею вечности и целого, они начинают говорить с человеком языком только малой части его бытия.

В конце концов, всякое страдание есть ощущение, позволяющее воспринимать нечто как страдание, и оно существует лишь до тех пор, пока мы его воспринимаем как страдание. А жизнь не может быть устроена таким трагически необратимым и невосполнимым образом, чтобы ее нельзя было хоть как-то облегчить изменением отношения к ней. Но и в этом, а значит, и в любом случае большая часть из тех факторов жизни, из которых творится мир несчастья, творится вдалеке от мира вещного богатства. Однако вернемся именно к нему.

Счастье - своеобразный феномен. Если о свободе мечтают немногие, о справедливости гораздо больше людей, то о счастье - абсолютно все! Идея счастья есть верховная идея всех начал человеческой жизни, ибо стремление к счастью - это та бытийная цель, сама мысль о которой прививает нам вкус к жизни. Погоня даже за самым маленьким кусочком счастья привязывает живущего к жизни и побуждает его страстно жить дальше. Так что же такое счастье, то самое, о котором мечтают все?

Мы далеки от цели дать исчерпывающую трактовку счастья, потому что в счастье постоянно присутствует нечто, что выходит за пределы нашей способности чувствовать, а значит, и мыслить. Ведь что значит исчерпать счастье? Это значит исчерпать все смыслы жизни, этим счастьем даруемые. И поскольку это недостижимо в принципе, ибо, если счастье достижимо, то какое это счастье, постольку счастье - феномен до конца и неопределимый. В феномене счастья вечно убегает от определения как раз именно то, что недостижимо, что никогда не может быть достроено и завершено. А оно потому и не может быть достроено и завершено, что жизнь человеческая, какая она ни есть, всегда остается миром упущенных или до конца не реализованных возможностей. Не говоря уже о том, что трудно

быть счастливым в мире, который принадлежит тебе только на время. Все это многое объясняет в превратностях человеческого счастья.

Оно всегда имело разную ценностную акцентировку в зависимости от мировоззренческих установок и с ними связанных представлений о соотношении между тем, что есть и что должно быть. Так, «христианин говорит: “Если бы все было хорошо, все были бы счастливы”. Социалист говорит: ”Если бы все были счастливы, все было бы хорошо”. Фашист говорит: ”Если бы все подчинялись государству, все было бы хорошо и все были бы счастливы”. Лама говорит: ”Если бы все были, как я, счастье и хорошая жизнь не имели бы значения”. Гуманист говорит: “Счастье и хорошая жизнь требуют более пристального анализа”. Последний взгляд труднее всего опровергнуть» . И это понятно.

Он взывает не останавливаться в осмыслении феномена счастья, а значит, и на его проживании в новых, ранее не доступных для человека измерениях, тех самых, которые даются человеку только через изменения самого себя. Здесь заложен один из неиссякаемых источников человеческого счастья. Ибо только так, изменяя себя, мы можем войти в состояние не-прекращающегося рождения, а значит, и способности входить в новые измерения жизни, как в новую жизнь, проживая больше, чем одну единственно данную нам жизнь. Поэтому счастье не столько состояние, сколько вечный переход к тому, что только должно будет стать счастьем для нас. И следовательно, счастье не столько цель, сколько средство жизни.

Каждый век склонен по-своему трактовать главный элемент человеческого счастья. И на пути к нему человечество, похоже, испробовало все главные элементы человеческого бытия: саму жизнь, как возможность самого существования, мудрость, любовь, власть, покой души, смирение, Бога, святость, красоту, добро, здоровье, богатство, наслаждение, талант, гармонию, дружбу, подвиг, быть самим собой... Было все, но еще никогда в истории человечества не было столь яростного и массового увлечения миром вещного богатства и деньгами в качестве всеобщего мерила человеческого счастья. Жажда жизни начала легко зацикливать себя на жажде денег, и иметь деньги стало синонимом быть счастливым. Такое понимание счастья усилилось после развенчания или релятивизации всех идей, доставшихся человечеству от всех предшествующих веков его истории.

Разумеется, человек выше сытости, потому что ему всегда нужно больше, чем пища, но, увы, бедность неимоверно унижает, рождая неприемлемые формы зависимости. Тем более что у богатства всегда больше возможностей в том, чтобы сделать нас счастливыми, у бедности - больше возможностей в том, чтобы сделать нас несчастными. Уже только по этой причине деньги оказались наиболее устойчивой, убедительной и по-своему достаточно доступной реальностью счастья. В итоге человек стал одержим деньгами и настолько, что стремление иметь полностью вытесняет из жизни установку быть. Но так ли должно быть? Вытекает ли такая трак-

товка феномена счастья из самой его сущности? Для правильного ответа на этот вопрос стоит научиться различать то, что приходит из мира денег и из мира человечности, ибо то, что приходит из мира денег нас обогащает в определенном смысле, а то, что приходит из мира человечности, обогащает нас во всех смыслах.

Это требует еще раз и особым образом акцентировать: счастье, как наивысшее благо, содержащее в себе все другие блага, никак не может быть сведено к обладанию только вещным богатством мира сего. Главные смыслы жизни явным образом не в вещах, иначе обладание ими делало бы нас однозначно счастливыми. Обладание чем-то - это только вход в пространство счастья, все остальное в счастье - это то, что во мне есть и что я есть. Согласно прозрениям эпикурейского разума, само по себе «богатство, требуемое природой, ограничено и легко добывается; а богатство, требуемое пустыми мнениями, простирается до бесконечности». Счастье, «соединенное с причинами неограниченных желаний» , не уничтожает источников душевной тревоги и не созидает источников значительной радости.

Ведь именно после того, как мы создали условия для жизни, возникает главный вопрос - а для чего мы их создали, разве для одного только потребления? И поиск ответа на этот вопрос открывает главное измерение в счастье. Оно есть высший момент адекватности человеческой жизни сущности бытия, а потому и состояние совершенства, достигаемое сочетанием всех благ, а отнюдь не одним только материальным богатством. Не говоря уже о том, что можно обладать всем миром, не обладая никакой собственностью. Счастье - это весь мир, нас окружающий, и в нем все, что становится источником нашей жизни, и, главное, что переживается нами как сама сущность этой жизни. Человек должен прожить жизнь, соразмерную своей сущности, и в этом один из главных источников человеческого счастья на земле.

Само совершенство в его специфически антропологическом измерении есть состояние, наиболее последовательно творимое в пространстве примата духовного над материальным, этического над инстиктивно-плот-ским в основах человеческого бытия. С этим хорошо согласуется открытый классическим фрейдизмом один из основных способов приближения человека к счастью - это создание силового поля сильнейшего отвлечения, позволяющее придавать меньшее значение нашим несчастьям за счет апелляции к высшим проявлениям человеческого духа. Так создается психологически мощная доминанта, в тени которой предыдущая, более примитивная и негативная просто перестает жить за счет захвата пространства ее бытия высшими проявлениями человеческого в человеке.

Для всего этого необходимо достичь «контроля над жизнью своих первичных позывов. Тогда господствующими становятся высшие психические инстанции, подчинившиеся принципу реальности». Этому содействует сублимация первичных позывов, когда «достаточно повысить интенсивность наслаждения из источников психической и интеллектуальной деятельнос-

ти». В таком контексте «сублимация вообще есть навязанная культурой судьба первичных позывов» и в той мере, в какой «культура вообще построена на отказе от первичных позывов» . И до какой степени они обретают смысл и пронизываются высшими проявлениями человеческого в человеке свидетельствует любовь. Ибо она - один из наиболее доступных способов, ведущий нас к высшим проявлениям человеческого в человеке, в частности, духовности, ко всему, что находится по ту сторону всякого про-фанного бытия - к безмерности как единственной мере любви.

Феномен, рожденный всего лишь банальностью инстинкта продолжения рода, любовь была реформирована человеком, средствами его культуры до силы, обнаруживающей проявления высших смыслов человеческого существования. Любовь стала главным признаком человеческого существования. А потому только то, что существует как любовь - объект или субъект любви - не просто существует реально, а абсолютно реально. Я существую настолько, насколько люблю. И следовательно, человек участвует в жизни другого человека настолько, насколько он его любит. Ведь отдав себя любви, человек гораздо больше присутствует в том, что он любит, чем в самом себе, и то, что он любит, в нем присутствует настолько, насколько он его любит. В своей сущности, любовь стала высшей степенью значимости бытия одного феномена для бытия другого. Ведь в чем главный источник гармонии в любви?

Он не просто в культуре сосуществования с другим, но и в жизни для другого. Любовь - такое совместное сосуществование с другим, которое переживается как счастье. Любить - это значит жить другим и для другого, и только так и только после этого в любви еще можно жить и для себя. В этом смысле счастье - это не только то, что жизнь нам дает, но и то, что мы ей можем дать. Но и в таком качестве она не способна исчерпать все источники человеческого счастья. Любовь - это все-таки еще не само счастье, а только источник ошеломляющего ощущения наслаждения и полноты бытия, дающий, как никакой другой, чувственно осязаемый прообраз всем нашим устремлениям к счастью. И не в последнюю очередь это происходит потому, что именно в любви мы ближе всего подходим к самой сущности вещей и их антропологическим смыслам. И если ценности счастья из всего сущего больше всего соприкасаются со смыслами жизни каждого из нас, то вывод касательно того, в чем смысл жизни и связанных с ним главных ценностей счастья, напрашивается сам собой - «просто расти в любви» (Л. Н. Толстой). В конце концов, «чем совершеннее любовь, тем святее жизнь» (прп. Силуан Афонский).

Счастье есть по возможности полное и длительное удовлетворение жизнью в целом, а не какой-то ее частью. И в таком качестве имеется, по крайней мере, четыре основных значения счастья, доступных человеку в его конечной жизни. «Счастливым, во-первых, является тот, кому сопутствует счастливая судьба; во-вторых, тот, кто познал самые сильные радости; в-третьих, тот, кто обладал наивысшими благами или, во всяком

случае, положительным балансом жизни; и, в-четвертых, тот, кто доволен жизнью» . И если воспринимать последнее значение феномена «счастье», как подводящее итог трем предшествующим, то можно согласиться с тем, что счастье - это жизнь, оседлавшая свою судьбу. И вместе с тем, как можно быть довольным жизнью, если на пути к этому состоянию человека подстерегают, по меньшей мере, два неизбежных разочарования, два «если», между собой неразрывно связанных.

Первое, если никто не может быть свободным от того, что называется «бременем жизни», что ограничено и самой сущностью существования и в нем - самой сущностью человека, принципиально непреодолимым игом нашей человеческой природы. Насколько можно судить, в планах творения бытия отсутствовал «проект-намерение» сделать человека счастливым. Счастье - это то состояние, которое соответствует человеческому сознанию и еще только должно быть создано самим человеком. При этом сама жизнь дается человеку не только для жизни и в ней для счастья, но и для страдания и смерти. Страдание нельзя полностью удалить из жизни, не пошатнув всей жизни, самих ее оснований. Ибо страдание - это атрибут жизни, поэтому, умаляя страдание в одном измерении жизни, мы неизбежно столкнемся с его присутствием в другом.

В каком-то смысле человек создан для существования настолько же, насколько и для не существования. Смерть присутствует в каждой вещи и одновременно с этим в каждом мгновении бытия этой вещи своим отсутствием. Она есть то, чем я являюсь в каждое мгновение своего бытия, вмещающим в себя смерть и благодаря которому оно есть бытие. Поэтому, как это ни странно звучит, человек умирает не тогда, когда приходит смерть, а тогда, когда она его покидает. Смерть - это такое состояние бытия, в котором сущность бытия теряет к нам интерес постольку, поскольку теряет интерес к единству с небытием в человеке. Ведь любая вещь состоит как из собственного бытия, так и из собственного небытия. А значит, разрыв связи, связующей бытие и небытие в человеке, возможен тогда, когда небытие нас покидает, когда смерть начинает жить самостоятельной жизнью, независимой от самой жизни.

Таким образом, смерть - вездесуща. Все сущее одержимо жаждой существования и именно поэтому смертно, поскольку только в прехождении всякого нечто, в его переходе в нечто иное заложена причина сохранения самого источника вечности существования. Все проходит, но ничто не погибает. И весь вопрос после этого - во имя чего, в чем конечный смысл вечно быть? И вдогонку к этому вопросу: в чем конечный смысл краткого человеческого существования, вмещающего в себя многое из того, что упорно разрушает гармонию жизни той болью, которой она заряжена у самих истоков своего возникновения - болью, предвкушающей страдания и смерть. Так неужели правы те, кто утверждает, что в каком-то смысле все блага жизни - соблазны, лишь только длящие мучения, а потому жизнь и в этом измерении не стоит того, чтобы ее прожить. Так ли это?

Уже на уровне инстинкта с этим трудно согласиться, потому что человек, теряющий смыслы, превращает свою жизнь в абсолютно безоснов-ное существование. Бессмысленная жизнь не стоит даже того, чтобы быть прожитой. При этом мотив длить жизнь рождается из самой жизни и поддерживается ее глубинными смыслами. Отсюда и призыв к тому, чтобы овладеть мужеством и научиться проживать ее до смерти. Тем более, что именно в этом проживании жизни, как изначально конечного феномена, заключена сама возможность присутствия смысла в жизни. Он, рождаясь из вечности, дается только конечному существу. Смысл есть потому, что все конечно, и в этом конечном все - конечен и человек. И смысл ему даруется для того, чтобы с его помощью он мог осилить свое существование и главное - преодолеть природу своей конечности. В этом преодолении и заключены главные смыслы человеческого существования.

Смысл в жизни человека для того и существует, чтобы помочь человеку мерить себя масштабом и глубиной вечности - рождаться и умирать как конечному существу, но жить так, словно вечность - наш атрибут. И из природы вечности черпать главные смыслы своего существования и ими вооружать себя в борьбе с тем, что в нашем существовании проходит. Увы, мы все приговорены к смерти, но именно поэтому должны научиться взращивать в себе такую жажду жизни, которая, не отменяя этого приговора, способна оттянуть его исполнение. Тем более что ни жизнь не противостоит смерти, ни смерть не противостоит жизни. «Первый же час, давший нам жизнь, укоротил ее» (Сенека). Поэтому всякое желание жить, а значит, длить существование, лишь только приближает смерть. Мы все живем жизнью, в которой смерть постоянно пожирает жизнь. А потому в каждом мгновении мы перестаем быть, и жизнь в каком-то смысле есть умирание, а смерть - лишь завершающий акт этого процесса. И стоит ли после этого бояться смерти?

Есть одна бесспорная и принципиально непреодолимая причина, заставляющая нас ненавидеть смерть - она всегда преждевременна. И соответственно, смерть смертельна только тем, что ей дано обессмыслить жизнь. Поэтому «не смерти должен бояться человек. Он должен бояться никогда не начать жить» (Марк Аврелий). Похоже, и жизнь, и смерть одинаково монополизируют как смыслы, так и их отсутствие - бессмыслицу. Задача в том и состоит, чтобы, соединив их, понять их смыслы, как нечто вытекающее из одной общей сущности. Человек, как минимум, трижды обрекает себя на то, чтобы быть несчастным в своей жизни.

Первый раз, когда, имея представления о жизни и счастье в ней, уже только этим человек делает себя несчастным, поскольку обрекает себя на осознание тщетности всех попыток слиться с ними. Мир устроен достаточно жестоким образом: некогда сложившаяся реальность не соответствует человеческим представлениям о ней. «Человек никогда не бывает так несчастлив, как ему кажется, или так счастливым, как ему хочется» (Ф. Ларошфуко). И в этом заключен один из принципиально непреодоли-

мых источников страдания человека в мире. Мы ищем и находим счастье, но только там и такое, которое постоянно пробуждает к жизни всё новые и новые источники несчастья, в том числе и потому что мы просто знаем, что мы можем быть счастливы и несчастливы. Уже само по себе познание, рождая источники нашего жизненного оптимизма, вместе с ними умножает и источники скорби.

Второй раз, и это неожиданно, но это так, когда человек рождается для жизни через боль и для боли. Кому дана жизнь, тому даны и испытания, этой жизнью рождаемые. Хотя и эта боль и последующие страдания купируются перспективами существования, которые открывает начавшаяся жизнь, просто тем, что она все-таки жизнь - существование, а значит, в ней еще может что-то состояться, что может иметь специфически человеческий смысл. Но, рождаясь, человек рождается для времени, освобождаясь при этом от вечности. Всякое рождение есть смертный приговор всякому существованию, ибо только существующее смертно, может погибнуть. И в этом задана онтологическая суть катастрофы нашего рождения и вслед за этим отношение к самой жизни как наказанию, которая в каком-то отношении таковым и является. «Сочтите часы счастья, пережитые вами, сочтите дни, проведенные без страданий, и знайте, кто бы вы ни были, что еще лучше - не быть» (Дж. Байрон). Именно отсюда ветвятся зловещие корни taedium vitae - отвращение к жизни. Ведь вместе со временем в человеческую жизнь входит все то, что от имени времени преследует человека на протяжении всей его жизни и эту жизнь в итоге убивает.

В конце концов, большая часть людей умирает от жизни, а не от смерти, особенно от той части жизни, которая ставит перед нами вопросы, ответы на которые, если нас и не убивают, то делают нас уязвимыми. Отсюда и желание стать «свободным, отчаянно свободным. Как мертворожденный младенец». И отношение к рождению как к бездне, онтологической пропасти, в которую мы не падаем, а, напротив, из которой возникаем. «Не родиться - вот, без сомнения, лучшее из возможных решений. К сожалению, оно не доступно никому». Быть может, именно об этом мечтает сознание, окончательно измученное собой. Но именно рождение, как источник всех недугов и бедствий, рождает еще и феномен фрустрации свершения - когда осуществившееся, осуществляет лишь одну из данных ему возможностей, оставляя все остальные вне поля реальности и, тем самым, радикально обедняя реальность.

Так что при всей своей парадоксальности не лишено остатков смысла отношение к факту своего рождения как к несчастью. «К нему, к рождению, восходят и агрессивность, и стремление к экспансии, и ярость, и вызванный этим потрясением порыв к наихудшему». Так что «рождаясь, мы теряем ровно столько же, сколько теряем, умирая. Мы теряем всё» . Всё это отнюдь не новые, а древние мотивы, восходящие к дихотомии античного философа, проповедовавшего отсутствие принципиальной разни-

цы между бытием и небытием, жизнью и смертью. Но, несмотря на все это, нам почему-то до изнеможения хочется все-таки быть. Наверное, потому что все остальное значительно хуже. Ведь о несуществующем, небытии, если и можно сказать, что оно существует, то совершенно невозможно выйти на конкретную содержательность такого бытия. В пространстве небытия нет событий, оно само есть единственное свое событие. И одно только это принципиально обедняет небытие, ведь в нем до предела минимизировано пространство смыслов существования. Они поддерживаются небытием, но реализуются в пространстве бытия и бытием.

И третий вариант обреченности человека быть несчастным в своей жизни. Это когда он уходит из жизни через боль в никуда - апофатичес-кое ничто, и это событие, за которым уже нет и не может быть никаких смыслов, поскольку нет самого существования - основания, способного рождать смыслы. И это уже навсегда. Ведь жизнь дается человеку на время, а смерть - навсегда. Возвращая человека в вечность, смерть вырывает его из времени, в котором при всех его недостатках он мог творить смыслы бытия и ими спасаться и оправдывать свое бытие. И если смерть, как событие человеческого ряда существования, еще и может иметь какой-то смысл, утверждать через себя какие-то смыслы и ценности, то нечто, приходящее после смерти, находится по ту сторону всего человеческого в мире существования. Ведь что значит жить за пределами смысла?

Это значит жить за пределами всего человеческого в человеке и исторического в истории. В своей конечной онтологической сущности смерть человека - это всегда и всего лишь упрощение, когда рассыпается на атомы, возвращается к простейшим элементам бытия, к ее истокам человеческое тело - несравненное совершенство всех совершенств. К тем состояниям материи, которые в силу своей элементарности в качестве исходных блоков созидания всего сущего вновь могут включиться в вечный круговорот вещества, энергии и информации. В этом смысле смерть не может забрать у человека больше того, чем она является. А потому умирать надо стоически. Забирая жизнь, смерть забирает ее во имя вечности самого существования, не давая ничему окончательно погибнуть. Смерть - это срыв единства между пространством и временем в человеческом бытии, потеря свойств специфически человеческого существования и переход к существованию в превращенных формах бытия материи, но не духа. Дух, закрепленный материально, стяжает право у вечности стать вечным спутником вечности. Но это касается только частицы человеческого существа, а не всего человека и всего в человеке.

Между этими двумя судьбоносными событиями человеческой жизни - рождением и смертью - и располагается, собственно, сама жизнь, в главных своих измерениях превращающейся в постоянную борьбу за предание смыслов человеческому существованию, способных оправдать само существование перед ненасытным жерлом вечности, поглощающим все смыслы.

Именно в пространстве смыслов жизнь перестает быть просто жизнью в направлении смерти. Смерть не так уж и вездесуща, она сама умирает там и тогда, где и когда я утверждаю жизнь, полную смыслов существования. Кроме того, каждый из нас умирает только на ту часть своего бытия, которая принадлежит только ему, все остальное остается людям и продолжает жить жизнью других людей.

И тогда жизнь приобретает нечто больше того, что может разрушить смерть. Но и в этом случае данная нам жизнь слишком тяжела, а порой просто непереносима, она приносит нам слишком много физической боли, душевных страданий, разочарований, неразрешимых проблем. В конце концов, чем дольше длится жизнь, тем меньше в ней остается того, ради чего стоит жить. Жизнь в основе своей есть феномен не просто с трагической, а с весьма парадоксально трагической сущностью, ибо превращается в процесс, отнимающий у жизни саму жизнь. И в этом еще один из парадоксов человеческой жизни.

Таким образом, человеку - его сущности и существованию - угрожают два рода небытия. Это то, которое ждет нас в конце жизни - физическая смерть, и мы ей отдаемся постоянно, в той мере, в какой проживаем свою жизнь. И второй род небытия, который поджидает нас тоже на каждом шагу. Это небытие духовное, привносимое в нашу жизнь обессмысливанием главных смыслов нашего существования. Ад - это и есть то место, где окончательно теряются все смыслы человеческого существования. Так что наша жизнь состоит больше из потерь, чем приобретений. И главное среди них - время, каждое его мгновение. Проживая его, мы отдаем его небытию, а значит, смерти, и тем самым ее приближаем. В этом смысле смерть всегда с нами. И здесь ничего изменить нельзя. Но как это все совместить с человеческим счастьем? Через мудрость и кротость примирения. Счастье - это еще и способность примириться с тем, что ты изменить не можешь, а значит, и со страданием. Ибо не только оно делает нас несчастным, но и наше отношение к нему - наше нежелание или неспособность примириться со страданием и этим его преодолеть.

Никакое страдание в мире не сравнится с тем, которое выпадает на долю одного отдельного человека. Даже человечество не может испытать большего страдания, чем один отдельный человек, ибо оно страдает через страдание отдельного человека, а не само по себе. Не говоря уж о том, что страдание вообще не мерится своей массовостью. И ответом на все эти вызовы жизни может стать только одно: сознание, примиряющее нас с самой сущностью жизни, с тем, что никто не рожден для счастья, но все рождены для жизни, а жизнь - это претерпевание жизни. В том числе и ужаса перед второстепенными ценностями и смыслами жизни, переполняющими нашу жизнь до такой степени, что жизнь окончательно перестает соответствовать своей сущности - быть событием, совершающимся во имя абсолютно значимого, а не преходящего в человеке. Поэтому одной из

главных задач жизни является решимость осилить совершенно обессиливающий груз повседневности. Есть один способ бытия, заслуживающий быть человеческим - вечное сопротивление небытию, что от его имени приходит меня разрушать. А потому надо жить, жить несмотря ни на что и даже вопреки всему.

И это надо начинать с каждого мгновения жизни, проживая его с сущностной глубиной, через главные смыслы вечности, в нем заложенные. Ибо у истинного «счастья нет завтрашнего дня, у него нет и вчерашнего, оно не помнит прошедшего, не думает о будущем, у него есть только настоящее, - и то не день, а мгновение» (И. С. Тургенев). Вот почему истинно счастливый человек живет только настоящим. Несчастному для счастья необходимо будущее. Проблема будущего, желание войти в него возникает по причине неудовлетворенности настоящим, а значит, хотя бы в чем-то несчастной жизни. Но главные смыслы мгновения настоящего, способного вместить в себя всю полноту и глубину человеческого счастья, живут другой стратегией жизни.

Тот, кто хочет сделать свою жизнь счастливой, должен начинать с того, чтобы научиться «любить повседневные мелочи. Сияние облаков, шелест бамбука, чириканье воробьев, лица прохожих - во всех этих повседневных мелочах нужно находить высшее наслаждение» (Р. А. Акутагава). Один из глубинных источников счастья заключен в нашей способности как можно дольше хранить в себе чистоту и непосредственность детского восприятия жизни, - откликаться, подобно ребенку, на радость бытия, во все сущем заключенном: жить жизнью, растягивающей ощущение детства, а значит, и молодости на всю оставшуюся жизнь. А потому счастье - это не только и даже не столько то, что приходит в жизнь человека со стороны, сколько то, что мы рождаем в себе формами своей активности и отношения к миру. Поэтому, перечисляя то, что нам необходимо для счастья, мы в первую очередь должны указать на самих себя - на то в себе, что делает нас счастливыми. И это самый надежный источник счастья, ибо он находится в наших руках и во многом зависит от нас. Мы потребляем счастья настолько, насколько его творим.

Но в любом случае, в исходные условия человеческого счастья на земле должно включаться еще и примирение с тем, что, входя в жизнь, от имени жизни разрушает источники счастья в ней. Ответом на все вызовы жизни должна стать наша воля к жизни, а значит, и к сопротивлению. Мы сами должны рождать в себе силу, помогающей перемогать все тяготы и даже трагедии жизни, и в итоге проживать жизнь достойно с любыми ее качествами. Надо научиться радоваться жизни такой, какая она есть, ибо в жизни даже с выхолощенными источниками счастья все равно можно найти его отголоски.

В этом смысле, во-первых, не стоит слишком упорно стремиться к счастью, дабы не стать слишком зависимым от него и тем самым перестать

быть счастливым. Счастье без свободы, в том числе, как это не странно, и от самих источников счастья не есть полное счастье. А потому парадоксальный девиз стоической философии: «Ваше счастье - не нуждаться в счастье» - не так уж и далек от истины. Тем более что в итоге оказывается, что в каждом счастье содержаться ростки несчастья, со временем его отрицающие.

Во-вторых, наиболее счастливым следует считать отнюдь не столько того человека, который имел максимумы человеческого счастья, сколько того, кому удалось избежать максимумы человеческого несчастья. Отсюда и жизненная установка: главное в человеческом существовании заключается не столько в том, чтобы быть счастливым, сколько в том, чтобы уберечься от несчастья. Не стоит забывать, мы живем в мире, который слишком хорошо служит неиссякаемым источником для нашей печали. Вовсе не Бог, а человеческое несчастье пользуется всеми преимуществами, даруемыми атрибутом вездесущности. К человеческому счастью необходимо прилагать адекватный ее сущности жизненный масштаб.

В итоге счастье может оказаться всего лишь здоровым балансом жизни: между тем, чем она могла быть, и тем, чем она действительно стала; между тем, что человек приобрел в жизни, и тем, что в ней потерял; между обретенными радостями и страданиями и теми, которые ему либо удалось избежать, либо не удалось достигнуть. Жизнь - не страдание и не наслаждение, не добро и не зло, не счастье и не несчастье. Она просто путь, который мы должны осилить в поисках и реализации главных смыслов присутствия нашего «я» в этом мире. И если они главные, то должны иметь отношение к тому, что нас превосходит. Запредельность желаемого рождает запредельность самого желания. После этого нам остается только одно: в ряду прочего научиться жить еще и тем, что способно нас пережить.

А это в первую очередь дух и все свойства абсолюта, ему присущие. Вот почему человек состоявшийся - это тот, в котором состоялся его дух. Именно он ведет нас дальше и к пониманию главного в нашей сущности: всё, что человек превосходит, становится опорой его бытия. Вот почему очень важно научиться превосходить свои страдания. Быть выше своих страданий, значит, стать человеком в самом критическом изломе своего существования и выйти к тем источникам счастья, которые, сосуществуя со страданием человека, одновременно с этим превосходят их. Тогда человек дерзает никогда не стать окончательно несчастным.

И второе неизбежное разочарование. В саму сущность феномена счастья заложено непримиримое противоречие: счастье - это стремление конечными средствами конечного человеческого существования осуществить и пережить бесконечность. А посему, как можно быть счастливым, если в сами условия счастья входит неограниченное количество факторов, до конца нами не контролируемых или по определению не досягаемых?

Вот почему счастье вообще - преходящее состояние, поскольку по самой своей сущности связывает себя с вещами и процессами, недоступными для полного осуществления. Тем самым, несмотря на почти маниакальное стремление к счастью, человек ни в чем не может найти удовлетворения, а значит, окончательно завершить себя в счастье. И дело не только и не столько в том, что источники такого удовлетворения, находящиеся вне человека, неисчерпаемы, и в таком качестве недоступны для окончательного удовлетворения. Дело еще и в самом человеке - в том, что он есть в своей действительной сущности и как он ее позиционирует. И здесь нам предстоит прикоснуться к тайне - тайне космологического статуса человека в Универсуме.

В самом деле, если человек проецирует себя в мир как особую форму бесконечного содержания - «сумма мира, сокращенный конспект его» (П. А. Флоренский), более того, как «существо, превосходящее само себя и весь мир» (М. Шелер), то в таком своем качестве, избегая всякого окончательного утверждения своих возможностей, человек приступает к самосо-зиданию себя всем сущим. Скажем определеннее: человек есть человек в той мере, в какой созидает свою сущность системой сущностей всего Универсума и устремлен к тому, чтобы стать феноменом, тождественным Универсуму, самой его субстанциальности. И главным противоречием человека при этом является противоречие между сущностью и существованием. На протяжении всей своей истории, разрешая его, человек устремляется к своей сущности, дабы в высших актах ее саморазвития стать тождественным ей, то в глубинном онтологическом аспекте это значит нечто радикально большее, чем только разрешение социальных противоречий человеческой сущности, заданных ограниченным историческим горизонтом его существования.

У сущности человека есть скрытое космологическое измерение. И если для человека оно задано актами тождества с системой сущностей всего Универсума, с самой его субстанциальностью, то разрешить противоречие между сущностью человека и его существованием - стать тождественным своей сущности, значит, стать тождественным самой субстанциальности Универсума. Вот почему, идя к осознанию субстанции, мы идем к осознанию собственной сущности, ее космологических смыслов и наоборот - наша человеческая сущность просвечивает через себя все антропологические смыслы Универсума.

В итоге человек предстает в качестве существа принципиально незавершенного, вечно себя достраивающего системой сущностей всего Универсума. В себе, своей сущности человек не может найти того, что ее способно ограничить. Сущность человека вечно трансцендирует за все свои границы, и это не дает человеку никогда и ни в чем найти успокоения. Вот почему человек не может стать окончательно счастливым, так как его сущность никогда не может быть завершена. Так человек превращает се-

бя в способ бытия, никогда не удовлетворяющийся достигнутым. Его сущность, как вечно не завершенное начало, не дает человеку завершить себя в счастье. В этом одна из причин того, почему счастья для человека никогда не бывает много. Однако перейдем от антропокосмических к земным проекциям человеческого счастья.

Согласно З. Фрейду, есть три основных источника человеческого страдания, делающие иллюзорными всякую попытку войти в пространство существования, отмеченное стабильными маркерами счастья. Они вторгаются в нашу жизнь с трех сторон: «со стороны нашего собственного тела, судьба которого - упадок и разложение, не предотвратимое даже предупредительными сигналами боли и страха; со стороны внешнего мира, который может обрушить на нас могущественные и неумолимые силы разрушения; и, наконец, со стороны наших взаимоотношений с другими людьми». Этот последний источник человеческого несчастья имеет социальное происхождение. Это недостатки в тех общественных отношениях и институтах, которые регулируют отношения между людьми в семье, государстве, обществе. В этом случае человеку очень трудно примириться с источниками несчастья, поскольку именно они кажутся ему единственно подвластными его воле.

З. Фрейд указал и на три главных способа, к которым человек прибегает для защиты от источников несчастья, для минимизации своих страданий. Все они имеют паллиативный, а в ряде случаев и просто иллюзорный характер: сильное отвлечение, создающее новую психологическую доминанту жизни, позволяющее человеку едва ли замечать свои несчастья; использование субститутов удовлетворения, несколько уменьшающие потерю истинных источников счастья; интоксикация, фармакологические или духовные наркотики, делающие несчастье неощутимым.

Сам З. Фрейд связал один из наиболее распространенных источников духовной наркотизации жизни человека с религией. «Ее методика заключается в умалении ценности жизни и в химерическом искажении картины реального мира, что предполагает предварительное запугивание интеллекта. Такой ценой, путем насильственного закрепления психического инфантилизма и включения в систему массового безумия, религии удается спасти многих людей от индивидуального невроза» . Что ж, если именно так можно спасти конкретного человека, то пусть хотя бы таким путем и спасается.

К ним можно добавить еще один способ, не столь психологически изощренный, но от этого лишь более надежный - начать жить жизнью, которая еще и позволяет жить в согласии с самим собой. Что для этого необходимо? Исполнять долг каждого дня. Как этого добиться? В ряду прочего, надо начать с двух вещей: с адекватного понимания самого себя и с естественных ограничений во имя осуществления в жизни самого главного в себе, что неизбежно выводит нас на тропу принципиальных ограничений. Ведь счастье - это применение неисчерпаемого принципа жизни к ограниченным условиям жизни конечного существа. Нельзя быть

абсолютно счастливым в относительных условиях относительного бытия. Можно лишь быть частично счастливым - состояние досягаемое и обретаемое там и настолько, где и насколько человек считает себя счастливым. Величайшее счастье - это то, что лежит в пространстве ограничений и является естественным плодом довольства своим и, как правило, еще и лично выстраданным. Именно оно рождает драгоценную свободу, прежде всего от неограниченных и пустых желаний, делающих нас несвободными и уже только поэтому несчастными.

Счастье вообще неотделимо от несчастья, ибо оно есть еще плод понимания, проживания и испытания себя несчастьем. Так устроена жизнь и в ней - человеческая природа: человеческое в человеке, его подлинная глубина и сущность не доступны для человека без страданий, этой купели человеческой души. Ведь мудрость страдания в том и состоит, что оно позволяет лучше осознать ценность жизни. Только пережив страдания, подняв осмысление их экзистенциальной сущности до глубины подлинного катарсиса, человек может открыть для себя глубины и самого себя и сути человеческого начала в другом - открыть главные ценности и смыслы человеческого существования. И в итоге, как это не странно звучит, «человеку для счастья нужно столько же счастья, сколько несчастья» (Ф. М. Достоевский).

У человеческого счастья хорошо просматриваются два уровня, два основных источника. Первый - это сама жизнь и возможность ее длить, обычно нами не замечаемая в силу своей естественной доступности. Увы, но в жизни очень часто самое доступное незаслуженно уходит из источников счастья только на том основании, что оно доступно. Хотя само существование, возможность быть есть несказанный источник счастья, лежащий в основе всех остальных ее проявлений. Ведь человек жаждет не только счастья, но и самой жизни, и жизни больше, чем счастья в ней. Надо прежде существовать для того, чтобы быть счастливым. Пока мы полны жизни, мы воспринимаем свое существование просто как средство для того, чтобы быть счастливыми. Но как только время жизни сужается или ей грозит опасность, жизнь становится самоцелью, и для ее спасения и дле-ния мы готовы отдать все счастье мира.

В этом смысле основным источником счастья человека является тот, из которого он черпает источник жизни. Следовательно, стоит научиться получать счастье от самого факта существования, от самой способности быть. Esse qua esse bonum est - Бытие как бытие есть благо», и «все, что есть, поскольку оно есть, есть добро» (Бл. Августин). В человеческой жизни речь всегда идет еще и о самой жизни, а не только о ее результатах, если, конечно, это не одно и тоже. Жизнь - это главный подарок судьбы. Наша жизнь - это все, что у нас есть, то есть у нас нет ничего больше того, чем стала и становится жизнь. И это всегда оживляет установку: «Надо любить жизнь больше, чем смысл жизни» (Ф. М. Достоевский).

Но тогда почему люди так часто умирают от потери смыслов жизни? Почему большая часть неврозов есть следствие страданий души, не находящей для себя смыслов своего существования? Вероятно, потому, что, входя в существование, человек одновременно с этим входит в специфически человеческое существование, в пределах которого человек начинает мерить себя больше, чем критериями простого существования. Жить - это уже немало для того, чтобы быть счастливым, но крайне недостаточно для того, чтобы состояться в качестве человека. Жизнь и счастье в ней - состояния взаимосвязанные. Мы живем для того, чтобы быть счастливыми в ней, и стремимся к полноте счастья в жизни для того, чтобы жить. И вместе с тем человек всегда превосходит то, чем является для него его собственное счастье. И в этом суть одного из парадоксов человеческого сосуществования со своим человеческим счастьем.

И второй источник счастья - это те события, которые происходят в пределах «быть», то, чем мы наполняем свое существование. И здесь недопустимо дать волю чрезмерным увлечениям. К истинным источникам счастья относится только то, что относится к истинным, а потому к самым простым и фундаментальным проявлениям жизни. При всей их мно-голикости все они толпятся вокруг основных проявлений истинно человеческого в человеке - его человеческой сущности. Счастье - это то, что позволяет человеку жить в соответствии с высшими проявлениями своей сущности, быть адекватным ей и ее атрибутам, достичь абсолютных максимумов выражения человеческого в себе, для себя, а значит, и для других. Такое существование требует вооружить себя пафосом безусловных ценностей, но только так можно достичь состояния внутренней абсолютности духа. Только так можно попытаться вернуться к себе, своей подлинной сущности и в ней блаженствовать. Открыться истинам бытия - это значит не мешать им делать что-то главное в нас.

Счастье - это не только то, чем просто наслаждаются, но сверх того еще и то, во имя чего живут, а если надо, то и умирают. Счастье - это не просто то, что я имею для себя, и даже не только то, что я есть в себе, но в еще большей мере это то, чем я еще только должен стать. Это всегда очень цельное состояние, достигаемое человеком на пике ощущения от полноты проживания своего бытия. И оно даруется ему пребыванием в состоянии целостности проживания в себе Добра, Красоты, Истины. Счастье - это непрерываемый процесс становления себя сущностью человека, а значит, и всего мира. Счастье в целостности бытия, в какой-то фантастической слитности со своей сущностью, достигаемой через проживание в себе всех сущностей Универсума. Так человек становится носителем сущности, с которой соизмеряются все сущности мира. А счастьем становится состоявшаяся жизнь во всех главных ее аспектах.

Вполне естественно поэтому, счастье - это еще и процесс, а потому хронического счастья не бывает, хотя бы в силу того, что счастье рано или

поздно все-таки заканчивается своим исчерпанием, и это становится источником несчастья. Следовательно, не бывает полностью счастливой жизни, есть только ее счастливые мгновения. В том числе и по причине действия психофизического закона Вебера-Фехнера - ощущения растут как логарифмы раздражений: когда при стационарном, неизменном состоянии тех факторов, которые человек рассматривает как факторы счастья, ощущение счастья исчезает, поскольку к ним просто привыкают. Даже самые напряженные, изысканные источники наслаждений со временем тускнеют и перестают быть источниками счастья, а потому и воспринимаются в качестве таковых. Тем более что у наслаждения нет никакой жизненной стратегии. Это просто жизненная энергия, текущая к свободе своего воплощения. Человек устает не только от жизни, но и от источников счастья в этой жизни, которые он уже пережил и превзошел своим существованием. Но это не отменяет главного постулата жизни - большее из того, что мы делаем в жизни, мы делаем для и во имя наслаждения.

Всякое желание направлено на свое удовлетворение и, следовательно, на преодоление того, что его удовлетворяет. И это, с одной стороны, не дает остановиться конвейеру желаний. А с другой - нарастающее желание желать приводит к угасанию желания и связанной с ним способности к наслаждению жизнью. В каких-то чрезвычайно важных узлах человеческой жизни, именно неудовлетворенность, а не ее антипод - удовлетворенность, превращается в главный фактор счастья, намного превосходящий и акт удовлетворения, и его результат - удовлетворенность. И это понятно, неудовлетворенность рождает новые горизонты в существовании и в нем - новые источники счастья. Мы так парадоксально устроены, что больше склонны наслаждаться только контрастами состояний человеческого бытия и в меньшей степени - самим состоянием. И в этом еще один из источников нашего несчастья.

И только мораль до последнего сопротивляется шабашу бессмысленности - обессмысливанию всех смыслов существования. Она и есть то, что, придавая главный импульс существованию, вслед за этим и на этой основе придает ему совершенно особый смысл, которым жизнь, в конечном счете, не только спасается, спасается оправданием главных ценностей и смыслов человеческой жизни, но ими по-настоящему наслаждается. Истинно человеческое в человеке живет максимумами морального сознания, его трагедиями, откровениями и свершениями. Вот почему трудно найти счастье в стороне от требований человеческой совести. Человек, живущий с этической страстью, начинает идти дорогой Бога - к освоению абсолютных ценностей в своей собственной сущности. Уже только по этой причине человеку не суждено никогда достигнуть конечных целей и смыслов своего существования, оставляя за собой статус существа вечно незавершенного.

Все это не должно обескураживать, ибо нет такого человека, который мог бы вынести «счастье на всю жизнь» - вечного, завершенного, идеаль-

но полного. В жизни очень важно не переставать постоянно чего-то желать, дабы не стать несчастным в своем счастье. Ведь даже смысл жизни не в вечном, а как раз в ее противоположности - мгновениях, хотя бы потому, что именно в них и ими только я и живу. Отсюда и ценностная установка - «Carpe diem» («Лови день») - наслаждаться настоящим. Мы очень часто живем будущим, потому что сегодняшний день, как правило, к счастливой жизни мало располагает. А задача жизни в том и состоит, чтобы сделать «сейчас» главной осью нашего существования. В откладывании жизни жизнь только умирает.

Предельно радикализируем установку жить и наслаждаться только настоящим - не просто настоящим, а каждым мгновением жизни, в нем представленным, и при этом таким образом, которое позволяет нам через мгновение связать себя с вечностью. Поэтому наше страстное желание жить и быть счастливым в каждое мгновение жизни осуществимо в той самой мере, в какой мы способны сконцентрировать в этом мгновении вечность. Видящий абсолют во всем живет главными источниками счастья на земле и, следовательно, наполняющий каждое мгновение своей жизни бесконечным содержанием, бесконечно продлевает жизнь. Жить вечностью в мгновениях жизни - в этом, думается, главный источник счастья в человеческом существовании, ощущения баснословной полноты своего существования. Оно рождает особую установку жизни на ее особо напряженное проживание: это когда в каждом мгновении жизни следует совместить и то, что, как будто мне предстоит жить вечно, с тем, что, как будто мне предстоит умереть уже сейчас.

Но в таком своем качестве всякое существование обрушивается ощущением своей неполноты. А потому счастье в итоге - это не столько то, чем мы обладаем или же то, чем мы являемся. Это, скорее, то, к чему мы еще только стремимся - чем-то быть или чем-то обладать. Счастье - это то, что создает ощущение вечной неполноты и одновременно с этим вечной перспективы в жизни, которой рождается и вера, и надежда, и любовь. Ведь исчерпать жизнь невозможно, можно исчерпать лишь то, что делает в ней современность. А потому счастье - это вечное движение к трансцендентальным ценностям и идеалам, и только в процессе движения к ним мы по-настоящему счастливы. И как только это движение прекращается, жизнь человека «закисает», человек лишается подлинных мотивов для того, чтобы жить и быть счастливым. И это иначе ставит саму проблему несчастья, ее истоков.

Самое трудно преодолимое в несчастье - это что-то, происходящее в ближнем круге жизни. Когда из него уходит не столько то, что нас делает счастливыми, сколько то, что только должно будет сделать счастливыми. Несчастье, как и счастье, многолико и в нем многое можно пережить. Но ничто так не убивает в человеке человека, как отсутствие временной и смысловой перспективы - самого желания желать. Хотя человек настолько

жаждет жизни - желания желать, что готов желать даже небытия, лишь бы вообще желать. Если смерть абсолютна, то и жизнь должна стать абсолютной - стать всеобъемлющей и всепоглощающей страстью жить всем сущим и всем своим существом здесь и сейчас, как в последний раз.

Нет худшего врага человеческого счастья, чем пресыщение жизнью и привыкание к главным факторам человеческого существования. Тогда каждый новый день приносит не просто страдание - это внешне проявляемая сущность зла, он начинает убивать. Именно это самое невыносимое в несчастье, а отнюдь не отсутствие богатства. Ведь проще всего жить ради денег и куда сложнее ради нечто другого и, тем более, нечто большего. И здесь выясняется главное, несчастье - это результат непрожитой жизни, каких-то ее главных событий, без которых она катастрофически неполна. Вот почему счастье очень трудно увязать с каким-то одним его измерением, исчерпать одним его состоянием. Человеческое бытие безмерно как в своем счастье, так и в своем несчастье. Но это не должно обескураживать.

Главное - счастье есть, и, несмотря на то, что оно проходит, счастье все-таки умудряется связать себя с тем, что остается. А потому счастье - достижимо и достижимо только через максимальную полноту проживания всех своих состояний. В ценностных установках нашей жизни это то, что позволяет, если не изживать страдания, то, по крайней мере, с ними примириться. В любом случае подлинное счастье должно иметь глубокое основание в самом человеке. Ибо истинное счастье - это состояние совершенства в человеке, рождаемое человеком как несовершенным существом. И для того, чтобы это состояние стало досягаемо, надо стать частицей всеобщего, зажить жизнью всего сущего и на всю глубину его субстанциальности. Именно это лежит в основе экстаза жизни, делающего ее воистину человеческой и ровно настолько же счастливой. В этом, наверное, суть основного вывода, который следует из анамнеза счастья.

Литература

1. Бауман З. Свобода. М.: Новое издательство, 2005. С. 123.

2. Материалисты древней Греции. М.: Госполитиздат, 1955. С. 215; 224.

3. Сиоран Э.М. Горькие силлогизмы. М.: Алгоритм, 2008. С. 154; 366; 155; 209.

4. Татаркевич В. О счастье и совершенстве человека. М., 1981. С. 37.

5. Фаулз Дж. Аристос. М.: АСТ Москва, 2008. С. 174.

6. Фрейд З. По ту сторону принципа наслаждения. Я и Оно. Неудовлетворенность культурой. СПб.: Алетейя, 1998. С. 156; 157; 181; 182.

7. Фрейд З. Указ. соч. С. 153; 150; 164-165.

8. Шопенгауэр А. Избр. произв. М.: Просвещение, 1993. С. 221.